— Какой прекрасный вечер, господа. И дамы…

— Разве ты не в Лондоне трахаешь евреев? — заорал Ницке.

Виллюбер проигнорировал его и жеманно носком ботинка очертил на полу полукруг, наклонился, подкинул шаль и покрутил широким задом в офицерских брюках. Затем он окинул взглядом офицеров и, игриво приложив указательный палец к нижней губе, начал хриплым голосом:

Ничего изящного в этой сцене не было. Кольбейн моргнул и мысленно перенесся в то время, когда в первый раз услышал эту пленительную мелодию. Фильм назывался Der blaue Engel[61], они смотрели его в кинотеатре вместе с Элиасом и Эльзой в парке Фолкспратер в Вене.

Теперь песню подхватили и остальные офицеры, и Виллюбер повернулся к Ницке, раскачивающемуся в такт с мелодией на деревянном стуле за столом в гостиной. Он уселся к офицеру на колени и приложил крепкий поцелуй на его лоб. Девушки захлопали, и Ницке хорошенько схватил коллегу за ягодицы и потряс их, прежде чем немец опять засеменил в прихожую.

Единственным человеком, не принимавшим участие в шумном представлении, была девушка с рыже-каштановыми волосами. Она только осторожно похлопала. Кожа на ее тонких руках была белоснежная, а под одеждой была едва заметна грудь. Она улыбалась улыбкой женщины гораздо более молодой, чем та, для которой было сшито платье. Элиас уверенно положил руку на плечо Кольбейна и кивком головы показал на нее.

— Красивая? — прошептал он, пробрался через комнату и сел на подлокотник рядом с ней. Он положил руку на ее затылочную ямку, и она, прикрыв темные глаза, стала мечтательно покачивать головой из стороны в сторону.

Атмосфера постепенно менялась, становясь пьяной и грубой. Офицеры завели стоявший в углу граммофон, а воздух отяжелел от сигаретного дыма. Пышка Марианне уселась на колени к капитану Виллюберу, и он без стеснения запустил руку ей под платье. Ницке и ассистент Фернера сидели на диване в окружении девушек. Там они все вместе развлекались игрой, лепя из смоченных слюной кусочков салфетки половые органы.

Элиас снова обратил внимание на Кольбейна, продолжавшего стоять в дверном проеме. Элиас встал и жестом попросил девушку в вечернем платье подойти к нему. Он подвел ее к Кольбейну. Девушка казалась почти пристыженной.

— Давайте присядем в столовой, — сказал Элиас.

По дороге к выходу он прошептал Кольбейну на ухо:

— Немцы любят такое. Им это нужно. Очень большая ответственность и тоска по семьям.

Элиас выдвинул из-за обеденного стола стул, предлагая девушке сесть. От нее исходил аромат лета — столь слабоуловимый, будто розовой водой был смочен лишь кончик ее пальца.