В его глазах промелькнуло еще что-то:

— Иногда я за тебя волнуюсь. Надеюсь, это не звучит покровительственно. Я не это имею в виду. На самом деле я восхищаюсь твоим свободолюбием.

— Да, это я. Перекати-поле.

— Не знаю, может быть. Но если это так, я хочу быть оазисом, у которого ты сможешь остановиться. Но ты не катишься в одном направлении, Мари. Ты ныряешь куда-то с головой и выскакиваешь обратно с той же скоростью. Ты как будто двигаешься по схеме «шаг вперед, два шага назад».

— Я знаю.

— И почему так?

В его взгляде не было осуждения. Или неодобрения. Его глаза сияли теплым светом от лампы на прикроватной тумбочке. Бог свидетель, в этот момент я готова была рассказать ему все: про папину ложь, про грязные делишки с Озом, про Мелани, упавшую в реку. К счастью, в следующую секунду он произнес:

— Я люблю тебя. Ты знаешь это. Ты можешь быть честна со мной.

На меня холодной тенью опустился страх. Я слишком хорошо помнила, насколько разрушительной бывает правда.

— Я останусь в школе, пока идет подготовка к «Современным трагедиям». А потом, перед весенними каникулами, подам заявление на увольнение. Может, тогда мы сможем вернуться к идее с переездом?

— Конечно. Если к этому времени все не наладится, мы обязательно к этому вернемся. Можешь на меня рассчитывать.

— Ты прав, — сказала я. — По поводу моей неспособности удержаться на одном месте. Это проблема. Я буду над ней работать.

Он сжал мое плечо, и я почувствовала, будто он видит меня насквозь, но принимает все мои наслоения, целиком и полностью.

— Я могу задать тебе вопрос? Что ты вообще видишь во мне, Фрэнсис? Честно. Ты разве не должен сейчас жить припеваючи с простой милой женой?

Он рассмеялся.

— Не думаю, что всем нужна «простая милая жена».

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Просто, понимаешь, у кого-то в таком духе не будет твоего интеллекта. И чуткого сердца, которое за ним скрывается.

— У кого-то, может, и будет.

— Это вряд ли. Тем более я учитель английского языка и литературы, помнишь? Мне нравятся подтексты. Я любитель сложного чтения.