— Рубашку, брюки, трусы, носки, тапки… Скидывай с себя все, чтобы я мог посмотреть, и складывай в кучу на полу.

Лукавая ухмылка сменилась грязноватым смешком, когда Заравич обнажил свое бледное тело. Он бросал одежду на пол, подмигивая Хермансон.

— Ну что, такой я вам больше нравлюсь, да? Что скажешь, девушка? Или ты, молчаливый незнакомец? Или престарелый комиссар, что, если ты…

— А ну, становись раком и раздвигай ляжки.

Заравич не впервые оказался за решеткой, поэтому молча пожал плечами и сделал то, о чем его просили.

— Так?

— Можешь одеваться.

— Ты разочарован, комиссар? Похоже, ты все-таки что-то искал. Потому что, если здесь и был какой-нибудь телефон или, к примеру, кипа бумаг, — ну, то, что обычно бывает у людей в камере, — то с полчаса назад я сходил в туалет и потом смыл все вместе со всем этим. С мобильником и бумагами, я имею в виду.

Ни слова не говоря, Гренс отодвинул стоявших у него на пути Марианну и Свена, хлопнул дверью и помчался по коридору в сторону туалета. Он вытащил латексные перчатки, которые всегда носил в кармане рубахи, и, морщась от боли в ноге, лег на живот возле унитаза. Но, сколько ни шарил в трубе, где только мог достать, рука хватала только воду. Мобильник улетучился. А вместе с ним и возможность локализации разговора.

На мгновение комиссар ослеп от ярости, которой ухмыляющийся дьявол ни в коем случае не должен был видеть.

Он крикнул Марианну и Свена, с силой толкнул дверь камеры снаружи, избегая лишний раз глядеть на голого Заравича, и побежал к охраннику.

— У вас есть свободная камера?

— Что?

— Камера… которая на этот момент не занята?

Молодой охранник как будто сомневался, что расслышал правильно.

— Свободная камера, вы сказали?

— Да.

— И зачем она вам?

— Так есть или нет?

Третья дверь на противоположной от Заравича стороне, где еще несколько часов назад сидел суицидальный героинист, после которого еще не успели прибраться. Но Гренс не замечал ни грязи, ни вони, когда, пригласив в камеру Марианну и Свена, плотно закрыл дверь.