— Так кто из вас?

Свен и Марианна переглянулись и посмотрели на шефа.

— Что, Эверт?

— Кто, черт возьми! У нас с Хоффманом опять утечка! И это может быть только кто-то из вас! Кто?

Они поняли. «Оборотень» кто-то из своих, кто все время рядом с Гренсом. Других объяснений здесь не нужно.

Эверт Гренс имел привычку срывать гнев на предметах мебели. Все лучше, чем бить людей. Сверкающая стальная койка из отдела судмедэкспертизы в Сольне звенела, как колокольчик, — печально, как только и могла звенеть койка, на которой резали мертвецов ради информации для следствия. А шаткий ночной столик Гренса в его кабинете всегда глухо стучал, мягко врезаясь в диван с вельветовой обивкой.

Здесь же не было ни столов, ни коек, поэтому Гренс стукнул кулаком в стену. И этот удар не имел никаких последствий, если не считать крови, проступившей на костяшках пальцев и оставившей на белой бетонной стене розоватый след.

— Эверт, дорогой, успокойся.

— Успокоиться, Хермансон? Я работал здесь больше сорока лет! Скоро пенсия, и до сих пор меня ни разу — ни разу! — не водили за нос мои же коллеги.

Гренс никому не доверял, в этом они с Хоффманом были похожи. Они даже как-то говорили о том, что жизнь научила их выбирать время от времени, кому можно довериться. Но еще один урок, которого Хоффман еще не получил, а Гренс уже усвоил, состоял в том, что даже тот, кого ты выбрал, может в конце концов предать.

— Отвечайте!

И это было то, что случилось с комиссаром.

— Кто из вас?

Марианна Хермансон было попятилась, но теперь подошла и встала рядом с Гренсом. Просто она ужасно не любила, когда ее запугивают.

— Еще раз предупреждаю тебя, Эверт, чем могут обернуться твои сомнения относительно меня. Я уже говорила, что это равносильно тому, что меня потерять. Ты или веришь мне, или нет. Но ты меня не слушал! Ты продолжал сыпать обвинениями не только в мой адрес, но и Свена, и Вильсона. И вот теперь снова взялся за свое. Понимаю, что это особое расследование — слишком много личного и буря эмоций. Я даже рада, что ты наконец хоть что-то почувствовал. Но Эверт, теперь ты теряешь даже не меня, ты теряешь самого себя.

— Ты искажаешь картину, Марианна.

— Что?

Гренс больше не кричал.

Холодный тон резал по живому, но руки не тряслись, и взгляд налился ледяным спокойствием.