Наверняка эта Мелани Баррик что-то умело скрывала. Эми просто пока ничего не обнаружила. И должна была продолжать поиски.

Глава 52

Глава 52

Не могу сказать, что прошедшая неделя пролетела незаметно: в карцере жизнь замедляется настолько, насколько это возможно.

Мистер Ханиуэлл молчал, что весьма тревожило меня: он не звонил и не приходил. В единственной записке, которую я получила от него, говорилось, что подготовка к суду идет хорошо и что ему удалось связаться с Беном. О чем именно был их разговор, в записке не упоминалось. Мне даже в голову не приходило, что бы мог в данном случае предпринять Бен, особенно если он находился сейчас в Нью-Джерси или куда там еще он удрал.

Записка заканчивалась ободряющими словами — видимо, адвокат хотел поддержать мое настроение.

Ну, конечно. Ему-то легко было говорить.

Не найдя, чем заняться, кроме как прокручивать в уме все произошедшее, я вспомнила наш последний разговор с мистером Ханиуэллом. Как изменился его взгляд, когда он взирал на меня в офисе шерифа. Словно мое дело стало окончательно пропащим. Словно я уже не была невиновной, как он до последнего момента считал. Словно теперь я стала одной из тех его подзащитных, благодаря которым он не спал по ночам.

И я ничего не могла с этим поделать. Даже не могла ответить ему и сказать: «Чтобы сохранить хотя бы остатки рассудка, я расскажу своему защитнику все, что только смогу вспомнить». Почтовых марок у меня не было. Даже охранники не могли одолжить мне хотя бы одну: передача предметов от охранников заключенным была строго запрещена тюремными правилами.

Воскресенье 8-го апреля — за день до моего суда — почти ничем не отличалось от других дней, разве что пошел дождь. Во второй половине дня, когда меня выводили на прогулку, охранник, как всегда, для проформы спросил, желаю ли воспользоваться своими конституционными правами. И явно удивился, когда я сказала да.

Затем в очередной раз повторилась процедура с надеванием наручников и препровождением меня в клетку. Когда меня ввели внутрь, то сняли браслеты и оставили, так сказать, свободной — забавное словцо, особенно если учесть, что вся моя свобода заключалась в том, чтобы мерить шагами жалкое пространство камеры размером 15 на 15 футов.

Лил теплый дождь, дававший жизнь урожаю и цветам. Не ливень, но почти. Вода заливала бетонные плиты двора, на них растекались лужи, в которых танцевали падающие капли.

Через несколько минут залило и меня. Ну и что — зато меня не поливали из тюремных шлангов, так что я не имела ничего против того, чтобы промокнуть. В любом случае под дождем было великолепно.