Он чувствовал, что я подошла не просто так, но мои слова его удивили:

— Ты ведь работал в полиции нравов?

Он от души рассмеялся.

— Нравы? Ну и слово. Это были безобидные прегрешения. Кто-то принимал ставки. Кто-то одалживал деньги под более высокий процент, когда некоторые банки, прошу заметить, ни цента тебе не готовы были одолжить. Что же тут безнравственного?

Ник Девайн во всей красе. При других обстоятельствах я бы просто встала и ушла. Но Джейк прав, плохие полицейские друг друга знают, и, если мой отец действительно делал то, о чем говорил Саймон, Девайн должен быть в курсе.

Он продолжал разглагольствовать в том же духе еще какое-то время. Его обычный репертуар: истории о том, как кого-то из звезд застукали с проститутками, часто того же пола. Погоня такая-то. Слежка за тем-то. Доброе имя для него ничего не значило, и он издевался над теми, у кого были принципы.

Мое терпение быстро иссякло.

— Я хочу все знать о Лолитавилле, — сказала я.

Бегающий взгляд Девайна замер в одной точке.

— С чего вдруг? — спросил он.

— Один мой клиент оказался… замешан, — сказала я. — И я ищу способ вытащить его из этой истории.

Он помолчал, задумавшись.

— К черту все, я умираю, — сказал он наконец. — Врачи говорят, мне месяц остался. Так что какая разница?

Он склонил голову на правое плечо.

— Что хочешь знать, детектив?

— Все, что тебе об этом известно, — сказала я.

— Бордель этот где-то у черта на куличках, — буднично начал Девайн. — Туда ходили всякие шишки. Киномагнаты. Юристы в пижонских костюмах и политики. И это всегда меня удивляло, ведь они могли позволить себе самое лучшее. Первосортных шлюх. Роскошные отели. Но этим подавай что похуже да погрязнее. Наверное, то, что все происходит в убогой хибаре черт знает где, только прибавляет огоньку.

Он указал на знак в дальнем конце бара, запрещающий курение, после чего демонстративно вытащил сигарету и зажег ее.

— В барах для полицейских я могу делать все, что захочу, никто и слова мне не скажет.