Лукас откашливается:

– Это не так, Сесиль, ты же знаешь.

– Нет, так, Лукас. Трудно поверить, правда? Что ты ничего не сделал. Не попытался ему помешать. Я тоже так думала. На следующий день я много об этом думала, гадая, почему ты не стащил его с меня, но решила трактовать сомнения в твою пользу. Может, ты не понял, что видел, или не хотел меня смущать.

Она подходит ближе к Лукасу.

Элин напрягается. Несмотря на мороз, на лбу у нее проступают бусинки пота.

– Я никогда не думала, что ты так себя поведешь, Лукас. Все ждала, когда же ты что-нибудь скажешь, спросишь меня, что случилось, как я себя чувствую. – Сесиль колеблется, и ее слова звучат в новом, необычном ритме. – Я представляла, как мы поговорим, а потом пойдем к родителям и позвоним в полицию.

Лукас тоже чувствует в ее механическом тоне что-то неправильное. Слегка приподнимается, пытаясь сменить позу, но снотворное, которое дала ему Сесиль, затрудняет движения.

– Но этого так и не случилось, правда, Лукас?

– Сесиль, я был еще ребенком. Как и ты. Я толком не понял, что случилось и как с этим быть.

– Нет. – Ее взгляд становится жестче. – Ты не был ребенком. Ребенок может солгать один раз, но не дважды. – Она поворачивается к Элин. – Через несколько недель я все-таки смогла признаться родителям, – четко и отрывисто говорит Сесиль. – Они расспросили тебя, ведь так, Лукас? Я точно знаю. Они спросили тебя, и ты соврал. Притворился, что ничего не видел.

Элин замечает первый проблеск эмоций, а вместе с ним в руке Сесиль что-то сверкает – нож, металл бликует на свету. Пальцы Элин слегка дрожат, так что приходится сжать их в кулак.

– После всего, что я для тебя сделала… После стольких часов в больнице, а потом в школе, когда я защищала тебя от обидчиков. А от тебя мне нужен был единственный важный поступок, но ты ничего не сделал. Не сумел поднять голову выше забора.

Лицо Лукаса меняется, на нем отражается чувство вины. Налитые кровью глаза блуждают по лицу Сесиль. Он обхватывает голову руками.

– Прости.

– Нет, – ровным тоном произносит Сесиль, так крепко сжав нож, что белеют костяшки пальцев. – Извинений сейчас уже недостаточно, Лукас. Потому что ты не вступился за меня и не сказал правду. Мама и папа постарались все скрыть. Решили, что есть какое-то «объяснение», – она закатывает глаза. – Они знали, что я в него влюблена, и я так и не могла понять, то ли они мне просто не верят, то ли предпочли спустить все на тормозах. Решили не раскачивать лодку, потому что дружили семьями, а Даниэль был папиным любимчиком. Они сказали только, что все закончилось, иногда в жизни случаются неприятности и нет смысла на них зацикливаться и накручивать себя, – она холодно улыбается. – Даже когда выяснилось, что я беременна, мне велели не поднимать переполох. Я сделала аборт, и, по их мнению, на этом все закончилось.