– Ты с ним говорила?

Лукас меняет позу на шезлонге. Кровь от виска струится все ниже по щеке, но он не вытирает ее. Он обращает внимание только на Сесиль.

Та подходит ближе, совсем вплотную к нему. Если бы не нож в руке, ее поза выглядела бы совершенно безобидной.

– Да. Через несколько недель после моего возвращения. Я сказала ему, что ты попросил меня работать с тобой, и спросила, не возражает ли он.

– Что он сказал?

– Что он не против. Никакой реакции. Ни проблеска эмоций. – Взгляд Сесиль мрачнеет. – Знаешь, раньше я все гадала – вспоминает ли он о случившемся? Может, то, что он сделал, многие годы грызет его и, закрывая ночью глаза, он вспоминает меня. Но, увидев его тогда, я поняла, что нет, не вспоминает. Поняла, что он никогда не будет держать ответ за содеянное, даже перед самим собой. Он отмахнулся от этого, может, даже убедил себя, что я сама хотела, или просто забыл, – она задумывается. – В общем, он заставил меня чувствовать себя мелкой. Разделил на части, прямо как здешние врачи, которые должны были помогать людям.

Сесиль смотрит Элин в лицо.

– Теперь вы видите, что ошиблись, когда говорили, что дело не в санатории, а во мне. Это место и его тайны… Они стали последней каплей. – Она снова переводит взгляд на Лукаса. – Скажи ей, Лукас. Расскажи ей правду об этом месте.

89

89

Лукас говорит тихо, его голос еще слегка искажен:

– До начала строительства с нами связалась Марго, она хотела разузнать насчет одной своей родственницы. Марго узнала, что ее перевели в санаторий из немецкой клиники. Мы стали искать, но в официальных бумагах ничего не нашли. Я сказал, что мы проверим тщательнее.

– Марго связалась с вами напрямую?

Элин сжимает и разжимает кулаки. Ее пальцы замерзли, кончики онемели.

– Да. Как она и просила, мы поискали и нашли кое-что в шкафу в бывшей палате. Коробку. Ее явно не открывали многие годы. Внутри я нашел документы, фотографии, истории болезни. Дневники. Все пациентки были женщинами. Я начал читать и понял, что у пациенток… не было туберкулеза. Их привезли в санаторий не ради лечения.

С жутким предчувствием неизбежного Элин поглощает его слова.

– Пациенток перевели из клиники в Германии. Здесь они принимали участие в эксперименте. Он начался как разработка нового метода лечения, но потом, похоже, зашел слишком далеко… – запинается он. – Мы начали разбираться и нашли новые материалы. Фотографии, записи… Судя по ним, это уже больше не были эксперименты. Они превратились… в нечто другое.

– Насилие, – еле слышно произносит Сесиль. – Старомодное злоупотребление властью, эксплуатация беззащитных женщин. – Она смотрит Элин в глаза. – Эти женщины не были больны. В немецкую лечебницу их поместили отцы, мужья и доктора под предлогом болезни, но на самом деле они просто вели себя не так, как от них ожидали. Как было приемлемо для женщин того времени. У них были собственные мысли, они слишком откровенно высказывались. Так было не принято. – Она смотрит в пол, ее лицо искажается от отвращения. – Некоторым из них особенно не повезло – их перевели сюда.