— Опять. — Софи сжала его руку, так что даже стало больно.

Лукас высвободился.

— Ты это о чем?

— Отодвигаешься от меня подальше! — Софи оттолкнула его. Лукас сбил пакет с молоком, и из него во все стороны брызнула белая жидкость. — Даже сейчас, когда мы на краю гибели, ты все еще боишься прикоснуться ко мне!

— Что?! — ошеломленно спросил Лукас.

— Так твою мать, Лукас! После всего, что с нами стряслось, ты не можешь даже прикоснуться ко мне?!

— Софи, не надо...

— Хватит, я устала! И ты и я знаем, что друг в друга втрескались, но сохраняем платонику, да? Дело важнее всего, да? Ничего личного на трассе, да? Но теперь мы вместе гибнем к хренам собачьим, а ты не можешь до меня дотронуться?!

Из ее глаз снова полились горячие слезы, отдались болью в груди, но от них ее злость только разгорелась, как от бензина.

— В чем дело, Лукас?! Что с нами?! Зачем тебе эта стена между нами?

— Софи, давай не будем сейчас...

Софи с размаху ударила кулачком по буфетной стойке.

— В чем дело, Лукас? Что это за кирпичная стена между нами?!

— Софи, перестань!

— Эту гадскую мертвую руку ты не побоялся тронуть! И всех нас к черту заразил! Это ведь ты! Какого же хрена ты сейчас боишься? Боишься оказаться слишком близко от своей еврейской суки-напарницы?! Какого хрена? Чего ты так испугался?!

— Перестань! — Лукас схватил ее за плечи и встряхнул. — Прекрати немедленно!

Лицо Софи заливали слезы ярости, она уже не могла остановиться. Теперь она холодно и решительно смотрела Лукасу прямо в глаза.

— Значит, в этом дело, да? В том, что я еврейка! Вот оно что! Я еврейка, а это для черных братцев западло! Правда? Выходит, старина Лукас такой же сдвинутый, как гады-расисты, которых он так ненави...

— ЗАТКНИСЬ!!!

Лукас с силой отшвырнул ее через весь вагон. Упав на пол, она ударилась спиной о перегородку, отделявшую один столик от другого. Вскрикнула — замолчала, ошеломленная, оглушенная болью.