Максим схватил телефон. На дисплее мигало: «Лиснянская». Криво улыбаясь, он нажал «ОК».

В сообщении было всего три слова: «Ты уволен, подонок!»

Максим ошеломленно заморгал. Он несколько раз прочитал текст, словно тот мог измениться или растаять на глазах, как нелепая шутка сокурсника-программиста. Но сообщение осталось прежним. И означало, что Анна Ильинична Лиснянская, не испугавшись угрозы, вышвырнула его на улицу, как дырявый башмак.

Танкован нажал «вызов».

Через мгновение в трубке запищали гудки, раздался щелчок, и надменный голос начальницы произнес:

– Чего тебе еще?

– Я не верю своим глазам! – с напускной веселостью воскликнул Максим. – Наверное, я получил от вас эсэмэс, предназначенный кому-то другому.

– Тебе повторить вслух? – ледяным тоном поинтересовалась Лиснянская. – Изволь. Ты уволен, мерзавец!

– Я так и думал, что это ошибка. Там было написано – подонок, – попытался сострить он.

– Ты уволен, подонок! – незамедлительно исправилась начальница.

– Это неразумно, – вздохнул Максим. – Вы не оставляете мне выбора. Самый короткий путь между двумя точками – прямая.

– Именно поэтому я и выбрала этот путь, – отчеканила женщина.

– Что это значит?

– Я пошла к Глебу Валерьяновичу и во всем покаялась. Одинокая женщина, ищущая любви или хотя бы понимания, иногда совершает непростительные ошибки. Мне было нелегко в этом признаться, а ему – еще тяжелее услышать мое признание. – Голос Анны Ильиничны дрогнул. – Но Глеб Валерьянович оказался настоящим мужчиной, великодушным и сильным человеком. Он простил меня…

– Простил как мужчина или как директор? – перебил Максим. – Падшая женщина и скверный руководитель – не одно и то же.

– Он простил меня! – с вызовом повторила Лиснянская. – Я сделала ему очень больно, но он справился с этим. А про тебя сказал, что ты редкий негодяй. И я лишь повторяю то, что просил передать тебе генеральный директор: ты уволен! Иди, размещай свои ролики, киноман!

– Глеб Валерьянович – джентльмен, – стараясь не закричать от отчаяния, усмехнулся Максим. – Но, согласитесь, знать, что между нами что-то было, – это одно, а видеть, как это было, – нечто совсем другое. Такое зрелище может выбить из колеи даже очень сильного человека.

– Ты его не знаешь, сопляк! – презрительно фыркнула Анна Ильинична. – Он даже смотреть не станет эту гадость. Это ниже его достоинства.

– Не беда, – процедил Танкован. – Другие сотрудники, я уверен, не столь брезгливы. Уже завтра им будет что обсуждать в курилке и за обедом. Я позабочусь об этом.