Мэри смерила меня взглядом и чуть раздвинула губы в улыбке, которую женщина обычно предназначает своей сопернице. Не отрывая от меня красивых глаз, она подошла к доктору Шивершеву, наклонилась, обеими ладонями обхватила его седоватую голову и приникла к нему в долгом поцелуе – устроила спектакль для меня. Я порывалась заверить Мэри, что не представляю для нее угрозы. Вероятно, она опасалась, что в его глазах мой статус дамы из среднего класса затмит ее красоту. На лице доктора Шивершева, как бывает с мужчинами в подобных случаях, появилось самодовольное выражение. Даже не знаю, что больше вызывало у меня тошноту. Меня ужасно ломало оттого, что я перестала принимать опиум, к тому же днем я своими руками зарезала свою экономку и на моих глазах убили моего мужа. Так что я вряд ли была в настроении соперничать за мужское внимание.

– Что теперь? – спросила я. Мне не терпелось поскорее перейти к осуществлению следующего этапа нашего плана.

Мэри затянула песню «Фиалка с могилы матери» и принялась плотно занавешивать единственное окно в комнате, выходившее во двор. Сначала опустила прибитую над ним старую лоскутную тряпку, а поверх закрепила, как ни странно, черное пальто.

Мне никто не ответил, и я, раздраженно вздохнув, снова села на кровать. Она заскрипела и запиликала на все лады, как струнные инструменты в оркестре. Если Мэри занималась проституцией, мне было жаль ее несчастных соседей.

– Мэри, затопи камин и зажги парочку свечей, – распорядился доктор Шивершев.

Она повиновалась. На ней были безукоризненно чистый белый передник, платье из грубой полушерстяной ткани и накинутая на плечи красная шаль. И никакого капора на голове. Мне вдруг подумалось, что все три раза, когда я ее видела, она была без головного убора. Свои длинные светлые волосы Мэри носила распущенными, и они, падая ей на спину, подпрыгивали и колыхались в такт ее движениям. Я сразу вспомнила Мейбл. Мэри была столь же очаровательна: широко распахнутые глаза, на лице застыла печать вечной юности. Мужчины, вне сомнения, находили ее привлекательной. Наверняка описывали такими словами, как «миленькая», «прехорошенькая». Только девушки вроде Мэри и Мейбл не нуждались в словах. Их и так обожали, им было незнакомо такое понятие, как невзрачность. И они могли оставаться в неведении сколько угодно, пока симпатичная внешность верно им служила. А нам, всем остальным, обыкновенным дурнушкам, и вовсе не имело смысла строить свою жизнь, полагаясь на нечто столь мимолетное, как красота.

Жилье, привлекательность, одежда, мебель – все свидетельствовало о том, что Мэри имеет доход выше среднего, но по ней не скажешь, что она много времени проводила на коленях, убираясь в чужих домах. На колени она, может, и вставала, но явно не для того, чтобы мыть и скоблить.