Я подала доктору Шивершеву нож, на который он показал, и встала рядом. Мы стали обсуждать, что делать дальше, и пришли к мнению, что было бы благоразумно отрезать миссис Уиггс нос, щеки, брови и уши. Он сделал надрезы на лице от губ до самого подбородка, а я предложила, чтобы он исполосовал ей рот, как у Кэтрин Эддоуз, о чем в красках расписали газеты.

Я всегда думала, что в существе своем я – человек добрый, но, наверно, ни один изувер не считает себя плохим. Наблюдая, как мой врач увечит женщину, которая расчесывала меня и выражала озабоченность по поводу того, что я не имею визиток, я поняла, что доброй быть никак не могу. У меня от природы черная душа, я готова абсолютно на все, лишь бы спасти свою шкуру. Отсиживаться под кроватью, отравить одну старуху, ударить ножом другую и допустить, чтобы их изуродовали после смерти. Я еще не ощущала всей тяжести своих преступлений, но думала о том, когда они придавят меня своим грузом.

Мысленно я смирилась с этим, а потом мы с доктором Шивершевым решили, что надо искромсать до кости правое бедро. С левого он тоже содрал кожу и мышцы до самого колена. По нашим прикидкам, между Мэри и миссис Уиггс разница в возрасте составляла около двадцати лет. Труп следовало обезобразить настолько, чтобы его не отличили от тела двадцатисемилетней женщины. Напоследок доктор Шивершев стал резать и колоть труп во все места без разбора, так что не оставил на нем ни одного нетронутого клочка.

Когда он закончил, мы извлекли сердце и отдали его Мэри. Та трясущимися руками завернула его в кусок ткани и упаковала в газету.

– Это на заказ. Мэри отдаст, – объяснил доктор Шивершев. – Кому-то понадобилось сердце юной девственницы. Боюсь, им придется довольствоваться сердцем миссис Уиггс.

К тому времени, когда дело было сделано, то, что осталось от миссис Уиггс, выглядело так, будто труп пропустили через мясорубку. Оба в крови с головы до ног, мы отошли от кровати. Поскольку миссис Уиггс мы резали уже мертвую, кровь из ее тела в основном стекла под кровать и собралась там на полу в вязкие лужицы.

– Подождите, – сказала я. И затем уложила ее ноги так, как, в моем представлении, должны лежать ноги проститутки. Широко раздвинула их, имитируя позу шлюхи самого низкого пошиба. Я никого не хотела оскорбить или обидеть, и уж тем более еще сильнее унизить и без того поруганное достоинство миссис Уиггс. Просто стремилась создать впечатляющую драматичную картину. Чтобы хоть как-то искупить вину за бесцеремонное обращение с останками миссис Уиггс, я уложила ее руки точно так, как лежали руки моей матери в момент ее смерти: левая, согнутая в локте, перекинута поперек туловища; правая – изящная – тихо-мирно покоилась на матрасе.