Мы положили миссис Уиггс на середину кровати. Плечи ее были расправлены, но тело немного искривлено влево, потому что в сундуке она находилась в скрюченном положении. Голова покоилась на левой щеке.
– Так, Сюзанна, вы у нас эксперт по уайтчепелским убийствам, учитывая ваш
– Убийство должно быть жестоким. Но сперва следует перерезать горло, слева направо. Он всегда с этого начинает, – сказала я.
Доктор Шивершев коленями встал на кровать, поднял миссис Уиггс и посадил так, что она спиной прижималась к его ногам. Затем левой рукой взял за подбородок и правой ножом полоснул по горлу. Его взгляд был приклеен к деревянной перегородке, отделявшей эту комнату от соседней. Беспристрастное выражение обрюзгшего лица миссис Уиггс не изменилось, но из шеи вытекла лишь тоненькая струйка крови.
– Порез должен быть глубокий, до шейных позвонков, – указала я. – Чтобы крови было больше.
– Кровь мы соберем и размажем вручную. Будь она жива, кровь хлынула бы из нее и вытекла на кровать сбоку. Придется это воссоздать, – рассудил доктор Шивершев.
Он вскрыл миссис Уиггс, вспорол от живота вверх. Я старалась не терять самообладание. Нельзя допустить, чтобы мне стало дурно. Никак нельзя, это мне не поможет. Я представила, что нахожусь в больнице, ассистирую врачу, – я делала это неоднократно. Наблюдала, как доктор Шивершев опустошает брюшную полость в соответствии с моими описаниями, что я вычитала в газетах, во всех подробностях изложивших, как именно были выпотрошены предыдущие жертвы.
– Подождите, – остановила его я. – Надрезы получаются слишком аккуратные, как во время операции. Потрошитель резал со злостью, да еще и торопился. Он яростно кромсал свои жертвы. Нужно, чтоб было… небрежно, не надо стараться.
– Понял, – кивнул он, – давайте снабдим ваши драгоценные газеты грязными подробностями.
Он принялся отрезать груди, пилил, как мясо. У меня увлажнились щеки, и я тоже подумывала о том, чтобы запеть. Но когда он бросил груди на тумбочку, я стала мысленно читать «Отче наш». Думала, что молюсь про себя.
– Что вы сказали? – доктор Шивершев поднял на меня глаза. Руки его были по локоть в крови.
– Ничего. Просто молюсь.
– Поздновато спохватились.
Он оставил рваные раны на ее руках, точно таких форм, какие описывали газеты. У меня закружилась голова. Я вспомнила дедушку, и мне подумалось, что головокружение – признак того, что моя душа покидает тело наряду со всем хорошим, что мне досталось от него, или оно просто вызвано ужасным смрадом гари от сжигаемой одежды.