– От них одни неприятности. Ты не поверишь, но я теперь работаю сестрой милосердия в одной больнице. Старшая медсестра отделения. Стажерки меня боятся как огня. Беру пример с тебя.
– В «Рединг Юнион»?[23] Старшей медсестрой отделения тебя могли взять только в работный дом, – сострила я.
Нет, опять рассмеялась Мейбл, она устроилась в детскую больницу Восточного Лондона, где, словно пожар, распространился слух, что медсестру из Лондонской больницы едва не зарезал ее муж-хирург.
Я спросила, почему она не написала мне, как обещала. Мейбл поклялась, что отправила мне два письма. Второе – после того, как не дождалась ответа на первое, которое послала мне сразу же по возвращении на ферму отца. Она решила, что я не хочу с ней знаться, и больше уж не писала. Позже ее письма нашлись. Они лежали вместе с расческой Айлинг и деревянной шкатулкой со всеми ее сохранившимися вещами под половицами в комнате миссис Уиггс.
Мы с Мейбл проболтали несколько часов. Она пришла извиниться, сказала, что плакала ночами, когда поняла, что обременила меня своими проблемами, хотя я сама находилась в труднейшем положении, а я ведь ей ни слова об этом не сказала.
– А я-то думала, ты тут в золоте купаешься. Прости.
Я не посмела открыть ей правду. О том, как все было на самом деле, я вообще никому не рассказывала, хотя временами меня прямо распирало. Впрочем, это не совсем так: порой я беседовала с Айлинг, и она, я уверена, меня слышала.
Наконец мы заговорили о том, что случилось с Мейбл после того, как я дала ей адрес, который написал доктор Шивершев. Он направил ее на Принслет-стрит в Уайтчепеле. Придя туда, Мейбл увидела, что это сапожная мастерская – маленькая, грязная, заваленная материалами и инструментами для починки обуви. Из глубины выступил высокий чернобородый еврей в расстегнутой на груди рубашке. Он спросил, какое у нее к нему дело. На клочке бумаге ей было велено представиться женщиной, страдающей мигренями. Мейбл чувствовала себя полной идиоткой, произнося этот текст, но еврей кивнул и сказал, чтобы она шла на угол Фэшн-стрит.
Пока она, с замиранием сердца, ждала у фонарного столба, к ней, смеясь, подбежали две девочки-двойняшки. У одной была в руках прыгалка, у второй – шарф. Девочки принялись скакать вокруг нее, и Мейбл опасалась, что они обчистят ее карманы и она останется без денег на аборт.
– Давай играть? – предложила одна из девочек.
Им было лет по десять, рассказывала Мейбл. Обе с большими карими глазами и длинными темными волосами. Красивые девочки в одинаковых нарядах: чистые синие платья с отделкой из черной парчи, начищенные туфли, синие ленты в волосах, искусно причесанных заботливыми руками.