Но по сравнению с третьим, совершенно чудовищным обитателем вагона, бледный блондин и усохший Ахмет казались Троем Донахью[30] и Юлом Бриннером[31].

Третий человек стоял в дальнем углу. Его голова, поразительно напоминавшая формой лопату, подпирала потолок, а рост, по-видимому, превышал семь футов. Плечи казались широкими, как крылья самолетов с авиабазы Роббинс. Все его тело было громоздким и неуклюжим, так что возникало ощущение чего-то в корне неправильного. Его облачение составляли свободная коричневая куртка и серые брюки с заплатками на коленях. Штаны, похоже, насквозь промокли, а потом их высушили, не снимая, отчего они сели, став тесными. Размер башмаков великана потряс меня более всего: назвать их здоровенными было все равно что назвать атомную бомбу гранатой. Они скорее напоминали землеройные машины.

– Пливет, – прошамкал великан и, грохнув ботинками, направился ко мне. – Я Фланклин.

Он улыбался, но я от души пожелал, чтобы он этого больше не делал. По сравнению с его ухмылкой выражение лица мистера Сардоникуса[32] можно было назвать лишь умиротворенно-печальным. Эта улыбка на самом деле была следствием страшного шрама, разрезавшего поперек неандертальский лоб великана. По-видимому, рана была зашита грубыми стежками каким-то косоглазым студентом-медиком, страдавшим к тому же хронической икотой. Широченное лицо великана выглядело сплющенным, блестящие черные волосы казались нарисованными на голове. В мерцании свечей возникало впечатление, что съеденная им недавно пища плохо усвоилась и теперь великан страдает несварением желудка. Лицо несчастного урода было нездорового сероватого оттенка. И – подумать только! – с обеих сторон его толстой, как у быка, шеи выступали наружу ржавые болты!

– Пить хоцешь? – спросил он, протягивая мне какую-то смятую флягу, казавшуюся в его лапище хрупкой морской раковиной.

– Нет, сэр. Спасибо, сэр. Мне не хочется пить.

– Глотни водицки, паленек. А то пеценье застлянет у тебя в глотке.

– Нет, сэр, все в порядке. – Я откашлялся, чтобы подтвердить свои слова. – Видите?

– Это холошо. Если все в полядке, это холошо.

Великан вернулся в свой угол, где снова застыл причудливой статуей.

– Франклин у нас весельчак, – объяснил мне Принси. – Зато Ахмет самый молчаливый.

– А вы? – спросил я.

– Можно сказать, что я честолюбив, – ответил мне иноземец. – А ты, молодой человек?

– Я очень испуган, – ответил я, слыша, как завывает ветер у меня за спиной.

Товарняк набрал ход, и мирно спящий Зефир остался где-то позади.

– Можешь присесть, если хочешь, – предложил мне Принси. – Здесь не очень чисто, но ведь никто не обещал тебе дворец, верно?