Вот и дом Франца. Отсюда я позавчера выходила униженная, раздавленная, злая на себя, на Франца, на весь свет. Все было беспросветно. Теперь же я иду сюда совсем другим человеком.

Франц встретил меня в прихожей и сразу же закрыл на ключ дверь. Мне это не понравилось.

— Открой, — сказала я тотчас.

— Зачем? — серьезно спросил у меня Франц. Он не улыбнулся мне, и я, присмотревшись к нему, заметила, как сосредоточенно и бледно его лицо.

— Как зачем? — уже более раздраженно сказала я. — Чтобы я смогла выйти, когда захочу.

— Для тебя это уже не имеет значения, — ответил Франц и заглянул мне в глаза. — Тебе не придется отсюда выходить…

* * *

Как только я поговорил с Мариной о нашем предстоящем свадебном путешествии, я тут же принялся размышлять о свадьбе.

В ресторане теперь дорого. Слишком дорого. Поэтому отмечать будем у меня дома. Гостиная у нас очень большая. Когда отец строил этот особняк, он так и хотел — чтобы гостиная была большая, вместительная.

Построиться ему тогда было легко. Он был секретарем райкома, а кто жил в небольших городах, знает, что это означало. Означало это, что стройматериалы везли отовсюду. Сами материалы стоили копейки, транспорт вообще обходился бесплатно. Строительные работы оформлялись за полцены, да и те потом как-то списывались.

В те времена для каждого хозяйственного руководителя было просто делом чести помочь секретарю райкома построить свой дом. И не потому что папа был какой-то рвач или хапуга. Вовсе нет. Просто время было такое. Он и не думал просить выписывать ему кирпичи, например, за пол цены с оформлением их как брак. Он даже не задумывался об этом. Он — честный человек. Все это делалось за него.

Построить почти за бесплатно народными руками и за народные деньги дом для партийного руководителя — это для всех советских и хозяйственный руководителей было, выражаясь языком тех лет, «делом чести, доблести и геройства»…

Так что дом получился на славу. Ну и заживем же мы в нем с Мариной!.. Мои приятные размышления прервал телефонный звонок. Это был Фишер. Голос у него был мрачный и тревожный.

— Что вы такой мрачный, Макс Рудольфович? — спросил я его. — Ведь людоедов поймали, теперь все хорошо. Вам — звезду на погоны, мне…

— Вам — свадьба, — сказал Фишер, прервав меня. — Я уже слышал. Поздравляю вас.

— Спасибо, — поблагодарил я немногословного Фишера. — Так что у вас случилось, Макс Рудольфович? Что такой печальный?

— Не печальный, а озабоченный, — сказал капитан. — Вы не могли бы приехать сейчас сюда?

— А что случилось? — поинтересовался я. Обычно, если бывала нужда, Фишер приходил ко мне сам.