Сумин глянул на меня удивленно, опять опустил голову. Долго молчал, так что беспокойно заерзала адвокат Волкова.

Наконец, послышалось:

— Разве я отказался? Я думал, никому не надо, зачем душу зря выворачивать? Она у меня и так вся изболела. Иванов сказал: ответишь… Не пугай, говорит, меня и суд тоже. Будешь, говорит, показания менять, хуже будет, получишь на полную катушку. Кому хочется? И потом…

Он глянул на Реутова и произнес, не отрывая от него взгляда.

— Павел просил тоже.

— Павел? — удивилась я. — Реутов? Где же вы виделись?

— Он, — кивнул головой Сумин. — Мы встретились, когда меня на допрос привозили, а его задержали… за мошенничество это… ну, Валера рассказал уже. Реутов сказал тогда мне: молчи про Аркадия, не выдавай. И еще он же учил: говори, что пили вместе, поссорились. Будет убийство в драке и хулиганства не дадут, меньше получишь. Иванов тоже мне сказал: хулиганство тебе даю для порядка. Надо же и суду работу дать. Пусть проявят, говорит, принципиальность.

Я слушала и возмущалась. Вот до чего дошло. Следователь, по существу, глумился над правосудием!

"Работу дать”! Надо же!

Пышная крона распустилась на порочных корнях, о которых я знала с давних пор.

Следствие заведомо завещает объем обвинения в расчете на то, что суд почистит его, кое-что отбросит и будет доволен: а как же, справедливость!

Ну, а если не почистит? Если не захочет возможной ссоры с прокурором? Или еще хуже: слабый будет состав суда, не разберется. Судьи тоже ведь разные бывают, тут и тайны никакой нет. Недаром в народе и сейчас говорят: бойся не суда, бойся судьи. Если честно, то я не раз убеждалась, насколько верна эта мудрость.

Ну, следователь Иванов, не миновать тебе частного определения! Но это потом. Сейчас продолжим допрос.

— Так что же случилось во дворе, Сумин?

Волнуясь и спеша, выговаривался Сумин. Ну точно. Так оно и было. Каждое слово подсудимого подтверждалось здесь, в этом зале.

Когда умолк подсудимый и я подняла Реутова, захотел задать свой вопрос Иван Тодорович Тютюнник:

— Так было? — сурово спросил он потерпевшего, и тот кивнул, сглотнув слюну. Кадык на худой шее нервно дернулся, выдавая волнение.

— Ну, а что бы ты сделал на месте Сумина? Сам как поступил бы?

Реутов молчал, отвернувшись, прижав подбородок к плечу. Настырный Тютюнник не отставал:

— Что молчишь-то? — повысил он голос, и я под столом незаметно толкнула его ногой: корректней, мол, голос не повышай.