Слова приговора роились, блуждали, просились на белую линованную бумагу, сверху которой обозначено строгим типографским шрифтом: "Приговор”.

Вот так. Именем республики. Нельзя суду быть несправедливым. Я невольно поморщилась, представив грядущий разговор с моей строгой начальницей. Как к зубному врачу, я откладывала свой визит к ней, зная, что чем дольше тяну, тем больше мне достанется. И все же оттягивала неприятность, оставляла ее на потом. Поставлю перед фактом — решила. А пока незачем трепать нервы. Я знала, что разубедить ее не смогу, так же как она не сможет меня убедить. И совершенно права Алевтина Георгиевна: кому-то надо начинать делать из суда — Суд. Вспоминаю суровую отповедь Тютюнника и становится стыдно: чего это я взволновалась, подумаешь, Жанна д’Арк! Я не одна, со мной мои судьи — Тютюнник и доктор Руссу. Я знаю их настрой и не стану мешать им выразить в приговоре свою гражданскую позицию.

В кабинет свой, в свою "хомутарку”, зашла все же с кислой миной, и мои коллеги сочувственно переглянулись.

— Говорила я, что напурхаешься с дракой, — назидательно произнесла Алевтина.

— Да будет вам, — тотчас вмешалась добрая Лидия Дмитриевна, — что случилось-то? Нет еще приговора и говорить не о чем.

— Ну, получила ответы на свои закавыки? — не отставала Алевтина.

Я молча кивнула.

— Полная ясность? — продолжался допрос.

— Когда она была-то, полная ясность? Существует ли вообще? — неопределенно ответила я.

Не было сил и желания делать снова полную выкладку. Да и что говорить, сейчас мне больше нужен был покой, чтобы полностью оформились мысли, которым предстоит прозвучать в приговоре. Не нужны мне помехи, даже дружеские.

Совсем не нужны.

— Есть новости? — сменяю я тему разговора. Тотчас кивнула Лидия Дмитриевна.

— Позвони Игорю, он справлялся.

Игорь сообщил, что на сегодняшний вечер намечается аврал. "Заключительный”, — добавил он весело. О злосчастной плите — ни слова. И я не спросила. Зачем? Раз не сказал, значит, все на прежних рубежах.

И весь остаток дня я листала-перелистывала дело, боясь упустить хоть самый малюсенький вопросик, оставшийся без ответа. Не имею я права провалить дело, на которое замахнулась, не имею никакого права, потому что это будет не просто мой провал. Сама идея засохнет опять на много лет, засохнет в нашем суде, как пить дать.

Кроме обычной, сделала еще одну схему.

Построчно, системно заполнила ее. Вот закон: "Не является преступлением действие, хотя и попадающее под признаки деяния, предусмотренного Особенной частью кодекса, но совершенное в состоянии необходимой обороны, то есть при защите интересов государства, общественных интересов, личности или прав обороняющегося или другого лица от общественно опасного посягательства путем причинения посягающему вреда, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны. Превышением пределов необходимой обороны признается явное несоответствие защиты характеру и опасности посягательства”. Статья тринадцатая Уголовного кодекса, почти вышедшая из применения судом. "Может, от того, что тринадцатая?” — усмехаюсь про себя. Но смех-то смехом, а за статьей этой — люди. И названный убийцей Сумин, и убитый Шишков, и его мать, так горько плакавшая у нас на глазах совсем недавно, и Марина, и Зоя Лягушенко, и тот, длинноногий, так запомнившийся мне своим неподдельным интересом к процессу… "Ну, ладно, не отвлекайся”, — одергиваю себя.