А благодарность-то, Господи Боже! Разве за деньги Зинуха правила нарушать стала? Просили люди, она и помогала им. Думала, что ж тут такого? Обернулось же вон как. Записали ей в обвинении, что злоупотребляла она служебным своим положением и за взятки неоднократно совершала нарушения.

Согласна была Зина: нарушала, да. Но зла никому не хотела.

Где было людям денег взять на срочную нужду? Есть закон, чтоб ее за помощь им наказать, да нет закона, чтоб пошли эти люди куда положено, да заняли бы деньги спокойно, баз нарушений. И платили бы тот четвертной в кассу, а не Зине, он и не нужен ей.

А то как получается? Закрыли Зину, грозятся долгими тюремными годами, а она людям-то навстречу пошла. Позарез им нужда была в деньгах, и кругом от такой сделки убытки были: за кредит проценты с них шли, но и это пустяк, раз нужда поджимала…

И вот как ни раздумывала Зина, как ни раскаивалась в том, что нарушила, а в один ряд со взяточниками ставить себя не могла.

Потому и больно было издевательство Ирки, и жила в душе надежда: разберутся, поймут. И коль накажут, то на так строго. Надежда то уверенно поселялась в ней, то слабела, а вчера с приходом Октябрины и Нади пропала совсем, исчезла.

Стала примерять злостная взяточница Зинуха свою судьбу к тюремным годам. Октябринина десятка ее ужаснула, а вот Надины три года вроде как обнадежили. Как же, Надя вон чего наворочала!

Не сравнить с ее преступлением, как ни смотри, а не сравнить… И все равно страшно.

— К милосердию взываю, Господи… — опять закряхтела баба Валя, и Ирка беззлобно шикнула на нее:

— Чего это ты с утра завела!

Старуха замолкла.

В бедной событиями камерной жизни вчерашний день был особенным, из ряда вон выходящим. Раньше более или менее определенной была только судьба Шуры, но и она надеялась на перемены. Беременность, думала, все же должны учесть. Утешение сл'абое: видела она в колонии беременных и детский сад. Слабое утешение, но было.

Теперь определились еще двое: Надя и Октябрина. Минет срок для кассационного обжалования и скажут им: "Выходи с вещами”. Увезут, раскидают…

Баба Валя, Ирка и Зинуха с особой тревогой ждали теперь своей участи: что-то будет…

Скудный завтрак съели быстро. И потянулись длинные минуты томительного ничегонеделанья, такого непривычного, раздражающего, готового к любому, самому страшному взрыву. Привыкшие к постоянному беспокойству и заботам женщины, даже блатная Ирка, выискивали занятие, чтобы скоротать время, которого всегда хронически не хватало и вдруг стало так нестерпимо, никчемно много. Так никчемно много никому не нужного времени…