Вечером уехала Надя. Билет до полпути взяла, денег больше не было, и у матери ни гроша, сама помощи просит. Накормила Веруню, уложила на полку, сама головой в столик уткнулась, ночь скоротала. Тем утром и переполнилась чаша.

Чуть свет контролеры пришли, а Надя свою билетную станцию проехала еще ночью. Призналась, что надо дальше, а билета нет. Штраф потребовали, не верят, что нечем платить. Принципиальные попались контролеры, уж такие принципиальные. На первой же остановке высадили Надю с ребенком.

Ну почему? Отчего она такая невезучая?! Так обидно, так горько ей стало. И опять подумалось: зачем, кому нужна жизнь ее и муки. Умри она, Надежда, и все изменится к лучшему. Возьмут Веруню в больницу ли, в интернат ли. Протезики сделают, научат ходить. Не будет Веруня одна в темноте оставаться. Говорить опять станет. От дум этих окаменела вся Надежда, а голова работала четко, составляла план Надя, составляла и составила.

Отводилось ей в этом плане самое последнее место, и меньше всего она о своей судьбе в те минуты печалилась. Так устала, что любой покой, даже смертный, благом казался, жаждала душа покоя любой ценой.

Но слаб человек. Как медленно исполняла задуманное. Смотрела чужими глазами и видела Надежда себя со стороны. Вот сидит она на железнодорожной желтой скамейке в чужом городке. Вокзал почти пуст, и скучающие пассажиры с любопытством оглядывают незнакомую женщину с ребенком. Странно, что такой уже большой ребенок не бегает, не просится на пол, смирно сидит рядом с матерью. И, наверное, всем заметно, что не приласканы жизнью эти двое, слишком не похожи на плакат о счастливом материнстве и детстве. Веруня между тем беспокоиться стала. Простые нужды у нее, но неотложные.

Встает Надежда, заворачивает Веруню, медленно выходит на привокзальную площадь. Огромными буквами сделаны вмятины в низком туманном небе — название станции. Машинально складывает Надя буквы и тут же забывает прочитанное — зачем ей? И вообще, она ли это? Себя ли видит?

За площадью дома — кирпичные красные пятиэтажки. Сколько таких прошла Надя со своим мастерком! "Кирпичные — хорошо, — отмечает мозг, — лестничные площадки теплее, щелей, как в блочных, нет".

Накатанная, разъезженная площадь за ночь подмерзла, превратилась в каток. Ноги оскальзываются в блестящих от льда колеях, и Надя боится упасть, уронить Веруню, закутанную в тяжелое одеяло. Долго-долго бредет через площадь женщина с ребенком.

Вот, наконец, дом. Но сюда нельзя. Верхняя филенка в двери выбита, кое-как заделана фанерой. Нет, нет, прочь! Здесь холодно и грязно в подъезде.