Назад, назад, к дочке — рванулась было Надежда и остановилась, словно пораженная. Не смертью, но не менее страшной картиной: снова лежала Веруня на холодном барачном полу, в темноте…

Нет, дело сделано. А поезд, что ж, поезд еще придет.

Надо только подождать немного, еще чуть-чуть потерпеть.

Время для нее остановилось, не существовало ничего вокруг, кроме той дали, откуда она ждала избавления.

— Женщина, женщина, вам что, плохо? — голос вывел ее из оцепенения. За рукав пальто Надю держал мужчина в форменной фуражке. С беспокойством заглядывая ей в лицо, он пытался оттереть от края платформы, надвигался на Надю, напирал мощным торсом.

— Идемте, здесь нельзя вам стоять, идемте в медпункт, — продолжал мужчина настойчиво.

Надя оглянулась, увидела направленные на нее взгляды — уже несколько человек остановились рядом, наблюдали. Это было нестерпимо. Она резко вырвала руку, бросилась в зал ожидания, села на скамью, отвернувшись от людей. Мужчина в фуражке не оставил ее, сел рядом, спросил:

— Может, в медпункт все же? Или я фельдшера сюда подошлю, а? Вы не стесняйтесь, — мягко уговаривал он Надю, и она боялась поднять глаза, чтобы не зарыдать в голос от этого неожиданного сочувствия.

Мужчина посидел еще рядом, помолчал, потом опять тронул ее за рукав:

— Я дежурный по станции. Если что — заходите. Поможем. Только не надо глядеть так страшно. Горе-то, оно у каждого бывает. Никто его не минует. Держись, бабонька.