Но вот он, кирпичный дом, где выбита филенка на входной двери, вот и другие, что забраковала она для своей задумки.

А вот и тот, Верунин. Возле дома скалывала лед с тротуара женщина в ватнике, прекратила работу, внимательно глянула.

Надя под этим взглядом рванула на себя дверь и едва вошла в подъезд, почувствовала: нету. Веруни уже нет там, на четвертом этаже. Стояла в подъезде неживая, мертвенная тишина, не бывает такой, если находится близко ребенок.

Второй, третий, четвертый этаж. Пусто! Пусто! Нет ребенка! Никогда — ни раньше, ни потом не было Надежде так страшно. Не отрывая взгляда от пустого угла, попятилась она, едва не упала. Спустилась, держась за перила, боясь повернуться спиной к месту, где оставила дочку.

Внизу, у конца ступенек, не могла оторвать руки, цеплялась за гладкое дерево лестничных перил. Она еще слышала, как хлопнула дверь, а потом на нее осел утренний белый туман, который был теплым и плотным.

…Очнулась от холода, резко охватившего лицо.

— Полегчало тебе, сестра? — спросила женщина, которую она уже где-то встречала. — Можешь подняться-то? Соберись с силами, давай ко мне, вон дверь открыта.

Где-то далеко качался открытый дверной проем, и Надя встала, поддерживаемая женщиной, шагнула к нему по ускользающему из-под ног клетчатому полу. Долго-долго, много лет шли они в обнимку с незнакомкой к дивану, покрытому зеленым вытертым одеялом.