И еще одно страшное потрясение пришлось испытать, когда с нескрываемым ужасом вошла в свою комнату, боясь глянуть вокруг, и вдруг увидела, как отпрянул от детской кровати дежурный следователь, "труп” Георгия заголосил гнусаво, пьяно и слезливо:

— Чего вы, чего вы? Она мне голову разбила, а я же и виноват?!

— Тьфу! — сплюнул следователь и рассмеялся, разряжая всеобщее оцепенение: — Такой лоб топор не проймет! Увезли обоих.

Из больницы Георгий сбежал тут же, рана была не опасной, видно, дрогнула непривычная к злодейству Надина рука, а Георгий так больше и не объявлялся.

Надежда же твердила упрямо: "Хотела убить, разом хотела убить, не было больше сил моих терпеть от него”.

И пошла по категории убийц. Серьезное обвинение — покушение на убийство. И плюсовалась к нему оставленная на лестничной площадке дочка-калека.

Переживания ее слушать особенно было некому, следователи спешили, а тут дело небывалой чистоты: сама преступница в милицию прибежала и твердо стоит на своем: "Да, хотела его смерти”… В общем, стала Надежда преступницей. Что сделано, то сделано.

Ничто не проходит бесследно, верно подмечено. И воспоминания, и камерные события толкнули Надежду на еще одну попытку изменить судьбу: написала она кассационную жалобу. Сама написала, не связывалась с Октябрининым адвокатом. Все как было описала и ничего не просила, лишь вопрос задала: скажите, судьи, как мне жить? Мне и детям моим?

Попала та жалоба с Надиным делом к молодой судье для проверки. Случайно попала, но как не назвать ту случайность счастливой?

Ах, как не нужны на судебной работе люди равнодушные, душевно ленивые, не могущие сопереживать и не умеющие ясно представить себе картину преступления по-человечески, житейски разумно и мудро. Не отрываясь от жизни и не возвышаясь над нею так высоко, что не заметны с той высоты невзгоды и тяготы, боль, страдания и вся дорога, ведущая в дом скорби.

На всем тягостном жизненном Надином пути встречались ей добрые люди. Девчата в бригаде, соседка, дворничиха Люба и другие, а теперь вот эти судьи.

Была ясной необычность преступления. Нужно было помочь человеку, помочь срочно, немедленно и на деле, не на словах.

И было понятно, что мало освободить Надежду, надо дать ей реальную свободу жить, спокойно растить детей.

Попросили прийти народного заседателя, который работал в строительстве, показали дело, рассказали о Наде, поделились заботами. Строитель, полноватый коротышка, экспансивный и шумливый, забегал по кабинету, повторяя только: "Черт-те что, черт-те что, черт-те что!”, но яркая палитра интонаций с лихвой возмещала скупость слов.