Она сбросила рубаху. Голое тело матово светилось в темноте, как будто внутри у нее была лампа.

— Тебе будет легче, если я притворюсь, что получаю удовольствие?

Притворяться пришлось обоим — и ей, и ему.

24

24

Эмиль Винге постучал в сломанную дверь Карделя. Час еще ранний. О том, что солнце все же собирается когда-то появиться, можно догадаться только по узкой малиновой нитке над горизонтом. За дверью послышалось движение. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась отечная, в шрамах и рубцах от ожогов физиономия напарника.

— Спуститесь на улицу и подождите меня там, Эмиль. Только парик напудрю.

В Скорняжном переулке темно. В единственном фонаре кончилось масло — совсем недавно, от фитиля еще поднимается вихляющаяся струйка дыма. Булыжник покрыт белой шерстью инея, окна щеголяют затейливыми морозными кружевами. Топтаться на морозе пришлось совсем недолго — появился Кардель, и они молча, не договариваясь, двинулись в сторону Корабельной набережной, к свету, туда, где на фоне наливающегося синевой неба все четче вырисовывались мачты пришвартованных торговых шхун.

— Что нового, Жан Мишель?

— Не хочу сейчас говорить. Присядем?

Они уселись на бухту сложенного у причала каната.

Кардель подождал немного. Винге молчал.

— А вы, Эмиль? Вы-то как провели ночь? Заходил к вам вечером — пусто. Но настроение у вас, как погляжу, неплохое.

Хотел было спросить: уж не на Баггенсгатан вы побывали? — но прикусил язык — за откровенным ответом может последовать такой же откровенный вопрос.

Но ответ Винге оказался вовсе уж неожиданным:

— Как я провел ночь… Не знаю.

Кардель вытаращил глаза.

— В самом деле не знаю. Ходил по городу… кажется. Одним словом, думал.

— Всю ночь? В такой холод?

— Да.