Даже несмотря на длительные периоды оторванности от телевизора, Коул обратила внимание на то, что спорт по-прежнему остается болеутоляющим наркотиком, объединяющим мир; просто теперь эфир все больше занимают новые женские команды, в промежутках между ностальгическими повторами. По этому поводу звучат возражения: «Вы позорите наших героев!» – но американский футбол остается демонстрацией веселой кровожадности, бейсбол – это галантный патриотизм, баскетбол – изящество, пот и безграничная вера. А если смотреть на экран прищурившись, можно притвориться, будто в фигурах на поле есть что-то мужское.

Хозяйка, в замасленном фартуке поверх джинсов, строит недовольную гримасу, увидев новых монашек. Они уже оккупировали половину зала маленькими группками, изящно отправляют вилками еду в рот, сдвинув в сторону «речь». Повар спешно жарит вяленую баранину, отчего у Коул в животе все переворачивается. Этот запах слишком напоминает густые столбы дыма над трубами крематориев, работающих непрерывно, и самодельные погребальные костры, к которым пришлось прибегать людям, когда очереди на ожидание стали слишком длинными и горы трупов умерших заполнили все улицы. Коул становится тошно от воспоминаний о слое маслянистого пепла, принесенного на базу Льюис-Маккорд, покрывающем сушащееся на веревках белье, пачкающем все поверхности. Она потрясена тем, что кто-то может выносить запах, хоть отдаленно напоминающий запах бекона.

Коул садится на пластиковый стул рядом с Милой, которая весело болтает со Щедростью и Умеренностью, стыд по поводу ночного пролития погребен глубоко. Но теперь произошло еще одно пролитие, на этот раз еды на грудь. Щедрость наклоняется к Миле, чтобы вытереть ей «апологию», и от этого материнского жеста Коул ощетинивается.

– Опля! – Коул вроде бы весело выхватывает салфетку из руки у Щедрости, обмакивает кончик в стакан с водой и оттирает Миле грудь. Это липкое сочетание оладий, яичницы и кленового сиропа, хочется надеяться, такого же фальшивого, как и бекон, потому что в противном случае срок его хранения закончился не меньше пяти лет назад.

– Какая мать, такая и дочь. Проливать что-то – в нашей семье это генетическая традиция, уходящая в глубь поколений. Моя мама особенно любила ронять еду в вырез платья, а до нее тем же самым славилась ее мать. У меня самой никогда не было для этого достаточно большой ложбинки между грудями, и Мила, похоже, в этом в меня. Сиськи могут пару поколений пропустить, а вот неаккуратность – это навсегда.

– Мам! Я сама могу!

– Ну хорошо, хорошо. – Коул отдает салфетку и углубляется в изучение меню, хотя она уже готова сделать заказ – простой тост с маслом, чтобы избавиться от тошноты, вызванной бараниной.