Кто бы ты ни был, мой читатель, мне тягостно утруждать тебя обстоятельным рассказом о своих невзгодах, вынуждая тебя на сострадание. Я хотел лишь обрисовать основные события той невероятной истории, что — увы! — произошла на самом деле. Все, что я передаю, я видел собственными глазами, и мало кому на долю выпадали столь тяжкие испытания. Выслушай же меня до конца: рассказать мне осталось немного, но рассказ мой будет печален. Мне осталось самое горькое, силы покидают меня, когда я приближаюсь к последней части моего рассказа.

Благодаря молодости и крепкому здоровью я быстро оправился от болезни. На мой взгляд, слишком быстро, потому что в океане темных и устрашающих событий мое выздоровление было счастливым островком. Клер светлым милосердным ангелом сидела возле меня неотлучно, и ее нежная рука легко отгоняла печальные мысли, что сгущались в грозовые тучи, готовясь обрушиться шквалом на мою любовь. Нашим несказанным счастьем мы наслаждались молча. Разве не дала она мне слово? Разве не уверился я, что она навсегда останется со мной? Будущее улыбалось, маня блаженными далями. Почему же я не спешил ему навстречу? Но ведь живо было и прошлое, как ни старались мы с моей возлюбленной о нем позабыть. Хищные его когти оставили незаживающие раны в моей и ее душе, они ныли, и я тревожился за Клер, озабоченный ее бледностью и печальными глазами. И все-таки, что ни день, мы совершенствовались в забытом искусстве улыбаться. И все-таки, что ни день, глаза наши, встречаясь, вспыхивали ярче, торопя нас соединить руки и сердца. Но могли ли мы соединить сердца, хранящие столько тайн? Я ждал, что настанет день, когда Клер прольет свет на те загадочные события, невольным свидетелем которых я стал. Бьюсь об заклад, она чувствовала то же, что и я, и не однажды признание готово было сорваться с ее уст, но всякий раз стеснительность, стыдливость, а возможно, и страх удерживали ее. Наши руки сплетались, взгляды погружались друг в друга, но непреодолимая преграда легла между нашими душами — мы чувствовали ее, потому что души наши вновь замкнулись в своем одиночестве.

Вскоре я уже мог вставать. Настало время скрепить наш союз церковными узами, и я сообщил Клер о своем намерении написать ее родителям. Она была удивлена и даже рассердилась.

— Однако, положение в каком мы с вами находимся, дорогая, кажется мне двусмысленным, — сказал я. — Ваша самоотверженность ставит вас под удар, противореча обычаям. Возблагодарим Бога, что мы в маленьком селенье, где никто нас не знает и где нет людей, чьим мнением мы дорожим. Но ваши родители вправе счесть меня гнусным соблазнителем, если я помедлю еще хоть миг и не попрошу вашей руки.