Увидев Реми, старуха едва не выронила корзину, а потом расплакалась и все разглядывала его: то издали, то совсем близко. И, конечно же, заговорила о чуде.

— Вот, голубушка, как видите — хожу. Вылечился… Ну что вы так уж… Ну-ну! Пойдемте — теперь я могу проводить вас до самой проезжей дороги… Успокойтесь же!

Но Франсуаза поминутно останавливалась и восхищенно-подозрительно качала головой: старуха была ошеломлена и не верила своим глазам.

— Ну и ну! — удивлялась она. — Ведь вас, почитай, еще тем летом в коляске возили… А нынче вон какой стали! Прямо совсем взрослый…

— Дайте-ка мне корзину.

— Значит, нынче совсем другое дело, — продолжала старуха. — Вы здесь еще побудете или как? Клементина-то сказала, что…

— Нет. После похорон сразу уедем. Все.

— Ну что ж, оно, может, и к лучшему. Потому как в этом доме, куда ни кинь, нет вам счастья.

— Да, я знаю, — вздохнул Реми. — Отец все рассказал.

— Как же это он? Неужто взял и… А что ж: вы ведь теперь взрослый. Это я по старой памяти никак не привыкну… Хотя вам и нынче от такого все равно, поди, тяжело. Я же понимаю, каково вам.

— Тяжело, — наугад согласился Реми. — Я был просто потрясен.

— Гляньте, — продолжала старуха, махнув рукой в сторону. — Вон там, за деревьями, прачечная виднеется. С тех пор никто туда ни ногой… Теперь там змей полно, а в те годы настоящий сад был… Я тогда у вас в доме жила… В тот день мне целую кучу белья перегладить надо было… Пошла я в прачечную… Открываю дверь… Боже ж ты мой! Я так и упала на колени… Крови кругом — до самого порога.

Реми стал бледным как полотно. Он поставил корзину в траву.

— И зачем я только все это рассказала, — спохватилась старуха. — Как будто кто за язык тянул. Да еще как на вас гляну — и вовсе спасу нет. Так и чудится, будто ее вижу. Она тогда на полу, возле печи, лежала… Бритву-то у отца вашего взяла.

— Франсуаза! — прошептал Реми.

— Да я понимаю, понимаю, чего уж там. Ведь и я все говорю себе: уж лучше бы бедняжка померла — тогда б и ей, и вам всем облегчение вышло. Вот иной раз и подумаешь: куда Господь смотрит? Такая молоденькая, пригожая, добрая — и взаперти сидит! Сердце разрывается, до чего жалко.

Реми вскинул руки, словно хотел загородиться, но старуху Франсуазу будто прорвало.

— Да вы не думайте, за ней хороший уход был. А в иные дни она всех узнавала, разговаривала… И не догадаться, что не в себе… Да вот только порой как забьется куда в угол или за кресло, так ни за что ее не выманишь оттуда. Но такая всегда смирная, покорная. Агнец Божий! А уж дядюшка ваш горемычный вовсю старался, чтобы ваш батюшка мог ее при себе оставить… Помнится, как-то вечером у них из-за этого большой спор вышел… Страсть как расшумелись тогда. Ну так оно и понятно: батюшка человек занятой… когда ему за хворой приглядывать, да еще такой-то вот… Она ведь, почитай, хуже малого дитяти стала… А тут еще и с вами беда… Знать, и впрямь судьба такая.