Однако начальник не разделял моего мнения. Он запретил мне всякие контакты с доцентом. И приказал нашей оперативной группе глубже изучить, почему, по его мнению, Патьо был не только самым молодым из приближенных профессора, но и потенциально самым хитрым и, следовательно, самым опасным. Мы должны были вести дело так, чтобы не заронить и искорки подозрения с его стороны. Нам было необходимо работать так, чтобы укрепить в нем уверенность нахождения «вне игры», что для нас он такой же гражданин, как и все другие. Нам удалось даже исключить его из круга людей, бывавших в доме психиатра. Ценой многих усилий его имя не упоминалось и в серьезном, основательном разговоре с академиком Христакиевым, в ходе которого мы убедились, что он с полной откровенностью и пониманием относится к стоящей перед нами проблеме. В моем сознании все время возникала мысль о том, как Христакиев непременно делится с Патьо сказанным мне, особо подчеркивая свои слова, которые, как целительный бальзам, успокаивают нервы доцента.

Я был совершенно убежден, что нервы Филипова не в порядке, хотя и не знал, в чем истинная причина беспокойства. Может быть, его волновал факт прежней дружбы с князем, которая невольно становилась молчаливым обвинением? Может быть, неожиданная потеря Шуманова? Не исключено, что такое состояние явилось следствием переживаний за свою обожаемую жену, которая более трех месяцев лежала в больнице, а ее состояние не улучшалось? И тем не менее мы расценивали беспокойство доцента по-своему, предполагая, что оно имеет прямую связь с тайной бриллиантов князя. В действительности, у нас не было прямых доказательств, но я и мысли не допускал, что потерплю поражение.

Вот поэтому доцент Филипов был для нас очень интересной личностью. Но как узнать, о чем он думает, как живет со своим замкнутым характером, как мучается и переживает? Он был страшно нелюдим, искренне предан жене, холоден как лед, ненавидел пьяные компании. Неизменный его маршрут: дом — работа — дом. Или посещение больницы.

Итак, как подойти к этому человеку, молчаливому и замкнутому, холодному, как мумия? Нам было известно, что доцент свободно владеет немецким языком, очень прилично играет на скрипке, имеет слабость к акварели и время от времени берется за кисти и мольберт. В результате наблюдения установили, что иногда посещает мастерскую художника Американа Милошева.

Это меня насторожило. Имя художника показалось известным. Кажется, он преподавал рисование в гимназии, где я учился. Он собирался на пенсию в конце 1945 года, и вот столько лет я не видел его! Долго не раздумывая, отправляюсь в дом, где жил и творил мой бывший учитель. Нажал на кнопку звонка. Дверь быстро открылась, и через секунду я был в его объятиях.