Как бы то ни было, своевременное появление Остермана помешало прощальному письму, адресованному обер-бургомистру, попасть в ненадежные руки. Лица, причастные к гибели Пауля Бломерта, явно считали нецелесообразным, чтобы имя обер-бургомистра фигурировало в полицейском акте. А обер-прокурор Думэ в соответствии с требованиями закона уже вызвал двух добросовестных, хотя и не слишком сообразительных полицейских чиновников, чтобы запротоколировать подробности самоубийства. Эти бравые криминалисты старательно зафиксировали происшествие точно в таком виде, в каком представил его обер-прокурор. Перепроверять его они, разумеется, не осмеливались и пренебрегли даже такой обязательной в подобных случаях мерой, как снятие отпечатков пальцев у всех присутствующих.

Между тем тщательное исследование всех обстоятельств, возможно, позволило бы установить, кто на самом деле стрелял из охотничьего ружья. Действительно ли Пауль Бломерт, как утверждала его жена? Или, может быть, она сама. Густав Краббе или доктор Фрайберг? Точно так же полицейские чиновники не сочли нужным опросить находившихся в нижнем этаже сотрудников умершего адвоката, которые, как выяснилось впоследствии, слышали в квартире Бломерта топот многих ног, брань, а затем глухой стук, как от падения тела. Выстрелы грянули только спустя одну-две минуты после этого! Раз их, однако, не спрашивали, эти свидетели не решились по собственной инициативе поделиться своими наблюдениями. Они ведь служили у бургомистра и хотели сохранить свое место. Только когда «личная катастрофа» Бломерта разрослась до размеров громкого юридического скандала и судья, озабоченный соблюдением в городе законности и порядка, потребовал от них показаний, они сделали это исключительно важное сообщение.

Однако 25 августа 1961 года никто из должностных лиц ничем подобным еще не интересовался. Полицейские чиновники не потрудились даже лично осмотреть находившийся в госпитале труп и проверить, действительно ли пулевые отверстия на голове произведены тремя пулями. А ведь подобный осмотр мог сказать опытным криминалистам больше, чем две дюжины свидетелей.

Но к чему было утверждать себя, если обер-прокурор, главный врач, два собственноручно написанных покойным прощальных письма, вдова и другие уважаемые лица подтвердили, что смерть адвоката произошла, так сказать, в результате «личной катастрофы»? Могли ли два скромных полицейских сыщика прийти к другим выводам? Со спокойной совестью они поставили под протоколом свои подписи. Дело Блометра можно было считать законченным.