– Ты вообще кто? – спросил я, начиная злиться.

– Я Наташа, – улыбнулась она. – Это мое имя у тебя на картонке написано.

Так Наташа вошла в мою жизнь.

* * *

С того дня, как Наташа поселилась у дедушки с бабушкой, вся наша жизнь перевернулась. Я воображал себе жуткую старуху, а встретил фантастическую, потрясающую девушку, которая приехала учиться в кулинарной школе в Нью-Йорке.

Все наши привычки пошли прахом. Она заняла гостиную, куда давным-давно никто не заходил, и сидела там после лекций, читала или делала домашнее задание. Она валялась на диване с чашкой чаю, зажигала ароматизированные свечи, наполнявшие воздух благоуханием. Мрачная комната превратилась в центр притяжения для всех. Возвращаясь из школы, я находил там Наташу, уткнувшуюся в свои папки; напротив нее сидели в креслах бабушка с дедушкой, пили чай и созерцали ее в полнейшем восхищении.

Если она не сидела в гостиной, значит, готовила на кухне. По дому расползались неслыханные запахи. На плите все время что-то булькало, холодильник всегда был забит под завязку. Когда Наташа готовила, бабушка с дедушкой, сидя за маленьким столиком и не сводя с нее влюбленных глаз, уписывали за обе щеки блюда, которые она перед ними ставила.

Подвальная комната стала ее спальней; она превратила ее в небольшой уютный дворец в теплых тонах; здесь все время курились благовония. Все выходные она проводила там, читала с утра до ночи. Мне было очень любопытно, что происходит в комнате, я часто спускался в подвал, подходил к ее двери, но так и не осмелился постучать. В конце концов бабушка, видя, что я слоняюсь по дому, устраивала мне выволочку:

– Чем болтаться без дела, отнеси нашей гостье, – велела она, вручая мне поднос с дымящимся самоваром и еще горячим печеньем. – Приветливее надо быть, ясно тебе?

Я скорей бежал в подвал со своим драгоценным грузом. Бабушка глядела на меня с растроганной улыбкой: я даже не замечал, что на подносе стояли две чашки.

Я стучал. Из-за двери раздавался голос Наташи, велящий мне войти, и сердце у меня начинало биться вдвое быстрее.

– Бабушка тебе сделала чаю, – робко говорил я, приоткрыв дверь.

– Спасибо, Krassavtchik, – улыбалась она.

Чаще всего она лежала на кровати и глотала книгу за книгой. Я послушно ставил поднос на журнальный стол у диванчика и несколько нарочито выстраивался рядом.

– Так ты входишь или уходишь? – спрашивала она.

Сердце у меня выскакивало из груди.

– Вхожу.

Я усаживался рядом с ней. Она наливала нам чаю, потом сворачивала косяк, и я не мог оторвать глаз от ее пальцев с накрашенными ногтями, скручивавших папиросную бумагу. Потом она лизала кончик сигареты и заклеивала его.