Я посмотрела на свою чашку и улыбнулась.
— Что тут смешного? — спросила Элиза.
— Ничего. Просто… я никогда никому об этом не говорила. Даже моему психотерапевту.
Тогда я вспомнила, что у нас с Элизой один психотерапевт или, по крайней мере, мы посещали психотерапевтов в одной приемной. Я хотела было упомянуть об этом, но решила, что это может ее смутить.
— Извини, если из-за меня ты чувствуешь себя неловко, — сказала я.
— Вовсе нет. Я рада, что ты рассказываешь мне об этом. — Ее лицо на миг осветила улыбка. — Как в детстве, когда мы росли вместе и делились секретами.
На этот раз отвернулась она и, прочистив горло, добавила:
— Честно говоря, после этого случая я не думала, что когда-нибудь снова заговорю с тобой. Не только с тобой, но с любой из вас. Мой отец был зол. Странно, что он не забрал меня из школы, как это сделали родители Маккензи.
Элиза посмотрела на свою ладонь, не иначе как вспомнив тот день, когда Маккензи собрала нас всех в спальне.
— Ты была откровенна со мной, — тихо сказала она. — Думаю, будет честно, если я сделаю то же самое.
В том, как она в ответ посмотрела на меня, в сожалении в ее глазах было нечто такое, что заставило меня занервничать. Внезапно я подумала, что не хочу это слышать.
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, я рассказывала тебе, как мы с Маккензи помогли Грейс сжечь Ферму, чтобы навлечь на мальчишек неприятности? После этого Грейс начала вести себя… страннее, чем обычно. Ты помнишь это? Однажды мы с Маккензи вызвали ее на откровенный разговор по этому поводу, и именно тогда она попыталась нас шантажировать.
Это определенно не то, что я ожидала услышать.
— Она пыталась вас шантажировать?
— Может, не прямо. Но она сказала что-то вроде: мол, наши родители вряд ли будут рады, если всплывет правда, а им с матерью лишние деньги не помешают. Так что намек был ясен. И Маккензи… ты ведь знаешь, как она могла распсиховаться. Она была в ярости. Вот почему она решила пригласить Грейс в бунгало в те выходные. Она сказала мне, что у нее все спланировано, как показать Грейс ее место.
Элиза покачала головой, глядя в чашку. Я же подумала о том, как она прошлым вечером смотрела в окно машины, после того как рассказала нам, что ее все еще преследует то, что мы сделали, и как нам повезло, потому что все могло закончиться гораздо хуже.
Официантка вернулась и спросила, подлить ли нам кофе. Заметив мою нетронутую тарелку, она нахмурилась.
— Вам не понравился сэндвич, дорогая?
Я не сразу сообразила, что ответить, все еще ошарашенная внезапным признанием Элизы. То, что тогда казалось таким спонтанным, на самом деле было тщательно спланировано Маккензи. Мы, девочки, были марионетками, которыми Маккензи вертела как хотела.