Ну и дурой же я была. Теперь я знаю, что он просто похож на свою бабку Стефанию. Ее портрет висит в библиотеке, в том углу, где начинается вишневая полка с коньяками, занимающая всю северную стену. Босая девушка в кресле, глаза расширены, бальное платье расстегнуто, одна нога подогнута, другая едва касается пальцами пола.

* * *

Говорят, гости в прежние времена приезжали надолго, целыми семьями, иногда они спускались в деревню за свежим сыром, а рыбу в поместье привозили рано утром, прямо к воротам.

Как бы я хотела оказаться в этом здании тридцать лет назад! Услышать, как сдвигают стулья на веранде, смеются, звенят бокалами, заводят радиолу и танцуют босиком на теплом мозаичном полу. Но куда там, в начале нового века люди разучились валять дурака, для этого надо как следует обкуриться, как моя соседка по общежитию в Кассино, танцевавшая в коридоре сама с собой.

Четвертого июня, через два дня после бегства Садовника, я поняла, что он не вернется. Утром я спросила у Пулии, слышала ли она хоть какие-нибудь сплетни о ребенке, который родился у английской горничной. Кто-то же должен был его видеть. Не могли же они прятать его в чулане или в подвале как постыдный секрет, тем более что Стефания крестила внука открыто, в собственной часовне.

Ты многого хочешь, хмуро сказала Пулия, люди собственной родни не помнят, такие теперь времена, а тут без малого тридцать лет прошло. В поместье все время толпился разный народ, поди разбери, чьи это дети, чьи собаки, чьи машины на паркинге. Я слышала, что англичанка два раза привозила в поместье свое дитя, люди видели, как конюх катал мальчика на лошади, но теперь нет ни конюха, ни старухи и спросить не у кого.

Садовник похож на Стефанию, у него греческий нос и тяжелый подбородок, как на античных амфорах. Он мог бы спокойно перенестись на тридцать лет назад, сесть с молодыми хозяевами за расписанный лимонами стол, и никто не спросил бы его, откуда он взялся. Порода сильнее масти, как говорит моя тетка, владелица овчарни на склоне Урбано.

В тот день, когда я забралась в его жилище, я вообще не думала о своем расследовании. Я хотела прочесть его дневник, чтобы узнать, что он написал обо мне. Я перевернула его комнату возле конюшен, чихая от пыли, залезла даже в театральные костюмы, заглянула в корзину с тарелками, перебрала винилы, оставшиеся от конюха, сверху лежал «Incontro» Патти Право.

Сначала я нашла пенковую трубку Садовника и положила в карман. Потом я нашла блокнот, он завалился за больничную каталку, стоявшую у окна и служившую попеременно то столом, то диваном. Я быстро пролистала его в поисках своего имени, но оно обнаружилось только на одной из страниц: