Я уезжаю со свинцовым привкусом убийства во рту, и он не исчезнет, даже если прополоскать рот с мылом (однажды безумная сука в интернате капуцинов заставила меня это сделать). Но я не жалею. Хотя, если кто-то спросит меня, что за этим стояло — месть, ненависть или корысть, я пожму плечами. Человек убивающий больше не нуждается в мотиве. Эпоха высоких и низких побуждений прошла, теперь многие убивают без объяснений.

Маркус. Пятница

Маркус. Пятница

В почтовой конторе не было ни души, над конторкой с компьютером тускло светилась аварийная лампа. Маркус подумал, что свидание отменяется, и испытал что-то вроде облегчения. Он даже не знал, как зовут почтальоншу. Мог бы спросить у хозяйки мотеля, но представил на круглом творожном лице понимающую усмешку — и не решился.

— Есть кто? — Он услышал, как в глубине комнаты хлопнула дверь.

Матовое стекло над конторкой осветилось, и на нем проявилась резьба: не то птицы, не то похожие на птиц вензеля. В стене оказалось что-то вроде калитки: часть стекла отъезжала влево, но шов был так ловко подогнан, что догадаться об этом было невозможно.

Из этой калитки она и вышла. Светлые, густо подведенные глаза, густой загар, темный рот с чуть размазанной верхней губой. Запах мяты, растертой в пальцах, и апельсиновой цедры. Узнавание было таким быстрым и властным, что его тело расправилось, будто тряпичная кукла, в которую просунули руку кукольника. Просторное зеленое платье, босые ступни, длинная нитка бус, похожих на ягоды черноплодки. Эти бусы она однажды оставила, сняв все остальное, и стеклянные ягоды всю ночь путались между ними, холодя кожу, и в конце концов рассыпались.

— Паола? — Маркус схватил ее за руку. — Паола?

— Вы рехнулись? — Она смотрела на него с любопытством. — Я Виви.

— Простите, — пробормотал он, отпуская прохладную руку. — Вы очень похожи на другую девушку. Которую я знал здесь, в Италии.

— А где эта девушка теперь? — Почтальонша направилась к зашторенному окну. Зеленый балахон подметал землю, хлопковое полотно, он помнил его на ощупь. В ту весну у его женщины было два любимых платья: это и еще одно, похожее на дайверский флаг.

— Ее больше нет. Ей теперь было бы за сорок. Она из Трапани.

— Да она уже старая, эта ваша Паола. — Почтальонша подняла жалюзи, забралась на подоконник и принялась теребить свои бусы. — Вы расстроены? Теперь мы уже не пойдем обедать?

— Конечно, пойдем. Прошу прощения.

Стараясь ровно дышать, он стоял неподвижно, в горле у него пересохло. Почтовая девушка сидела, подогнув под себя ногу, и смотрела на него безо всякого сочувствия.