Даже Аарон отложил газету.

– Ну конечно, – пошутил он. – Это самое важное событие, с тех пор как Омар Лэпп продал свои двадцать акров тому агенту по недвижимости из Гаррисберга. – Он понизил голос: – И почти такое же маловероятное.

Он тоже улыбался, когда Кэти помогла мне открепить килт от рамы и с гордостью поднесла к моей груди.

Я знала: если бы лоскутное одеяло сшила Кэти, то не стала бы хвастать им, хотя оно гораздо больше заслуживало бы похвалы. Я знала, что стежки на ее стороне килта аккуратные и ровные, как зубки ребенка, а мои скачут, как пьяные, отклоняясь от намеченных карандашом линий.

– Что ж, прекрасно, Элли, – сказала Сара.

Сидящий в кресле Элам приоткрыл один глаз:

– Даже ноги им будет не согреть зимой.

– Оно и должно быть небольшим, – возразила я, потом повернулась к Кэти. – Правда ведь?

– Ага. Это как детское одеяльце. Для детей, которые еще родятся, – с улыбкой ответила она.

Я возвела глаза к небу:

– И не надейся.

– Большинство «простых» женщин твоего возраста вовсю продолжают рожать детей.

– Большинство «простых» женщин моего возраста замужем лет двадцать, – заметила я.

– Кэти, – вмешалась Сара, – оставь Элли в покое.

Я осторожно сложила свое одеяло, словно это был флаг павшего солдата, и прижала его к себе:

– Видишь? Даже твоя мама соглашается со мной.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, и почти сразу я осознала свою оплошность. Сара Фишер не соглашалась со мной – в свои сорок три она отдала бы правую руку, чтобы родить ребенка, однако уже давно решение было принято за нее.

Я повернулась к ней:

– Прости. Я проявила нетактичность.

Сара ничего не ответила, потом пожала плечами и взяла килт.