Ничего хорошего в этих льдинах нет.

Я человек сугубо городской, и, наверное, поэтому не нахожу ничего поэтического в том, что обычно называют белым безмолвием. Подумайте сами, что хорошего, когда на многие километры вокруг — льдины, льдины, льдины. Так и рехнуться недолго.

Я понимаю, на свете живут уникальные личности типа Дмитрия Шпаро или, того покруче, Федора Конюхова. Для них водрузить флаг страны, в который живут, на какую-то высшую точку кайф доставляет неимоверный. Ну, а я попроще. Мне на безмолвия наплевать, а на флаги тем более. Я, может быть, и патриот, но в разумной степени. На безумства не способен.

И еще пуховики эти нелепые — спецодежда. Не знаю, как я, а Рябинина точно выглядела глупо. К Сюткину я привык, он в чем угодно будет выглядеть как в спецодежде, на нем любой Слава Зайцев смотрится как подспорье для фотографирования. Все для удобства работы — его девиз.

Что можно долго делать на огромной, до самого горизонта, льдине? Фотографироваться? Это Сюткин может этим заниматься без сна и продыху, мне это дело надоело через пять минут после начала. Рябининой — через десять. Я начинал уже нервничать, когда Юлия сильно меня удивила. Она подошла ко мне, протянула плоскую непрозрачную бутылочку и без всяких нежностей заявила:

— На, отхлебни.

Не без опаски я взял предложенную бутылочку и приложился к горлышку. В этот момент я и принял решение. Если человек ТАК тебя чувствует, нужно быть большим идиотом, чтобы упускать его.

В бутылочке была водка. Причем не просто водка, а моя любимая — «Абсолют». Я не пил ее чуть меньше недели и не успел еще навсегда забыть этот вкус.

Я с благодарностью посмотрел на Юлию и как бы между прочим сказал ей: — Слушай, выходи за меня замуж, а?

— Еще чего! — фыркнула она и отняла у меня бутылочку.

Тут к нам подвалил Сюткин, и продолжать разговор дальше не имело смысла. Первыми его словами было:

— Чего это у вас тут, а?

Рябинина без слов протянула ему мою бутылочку. Он, не стесняясь, запрокинул голову и сделал мощный глоток. Я с тоской наблюдал за ним, чуть ли не физически ощущая, как с каждым мгновением убывает драгоценная жидкость.

— Нет, правда? — повернулся я к Рябининой, как бы продолжая наш разговор. — Не пожалеешь.

— Никогда! — отрезала она. — И ни за что!

Сюткин с интересом поглядывал на нас.

— Че это вы, а? — снова спросил он, изнывая от любопытства.

— Да так, — туманно ответил я. — Предлагаю остаться здесь и открыть свое дело.

— Здесь?! — взгляд Кости был неистребимо доверчив. — Ты с ума сошел.

— А что, неплохо, — усмехнулся я, — ни читателей, ни писателей. Одни белые медведи…