— Ну слава Богу! — облегченно вздохнул я.

— Вы только постарайтесь уснуть, — попросил меня шаман. — А когда завтра проснетесь, будет легче. Головная боль существенно уменьшится, а нос перестанет течь совсем.

Прошу прощения за все эти подробности, но за что купил, за то и продаю.

— Спасибо, Шавкат, — сказал я, чтоб хоть что-нибудь сказать.

— Не стоит, — улыбнулся он. — Вы не торопитесь, Григорий Иванович?

Я подумал, что пора уходить. Но не смог найти подходящий предлог.

— Нет, — ответил я.

— Я тоже, — вставил Костя.

Шавкат вежливо ему улыбнулся и снова обратился ко мне.

— Григорий Иванович, — сказал он, и в голосе его явственно чувствовалась мягкая настойчивость. — У меня есть просьба.

— Конечно! — изобразил я на своем лице оживление.

Черт! Снял головную боль, и тут же лезет с просьбами. Больше всего на свете я ненавижу просьбы. Приказы я худо-бедно смогу не выполнить, а с просьбами дело обстоит похуже. После просьб, как правило что-то обещаешь, а за слова свои я привык отвечать.

Поэтому, кстати, я и не имею друзей. Ну, почти не имею. Подавляющему большинству моих знакомых я нужен не как Гришка Лапшин, хороший парень, а как Григорий Лапшин, известный, простите за нескромность, журналист. Костя Сюткин в худшем случае попросит меня закрыть рот, когда ему что-то не по вкусу. И это мне нравится.

А вот когда с просьбами ко мне обращаются почти незнакомые люди, наподобие этого Шавката, — не нравится.

Восточный целитель вкрадчиво проговорил:

— Видите ли, Григорий Иванович, я давно собираю мнения и высказывания о Президенте. Не могли бы вы написать на нескольких страницах свои впечатления о Борисе Николаевиче?

Что-то я не очень понимаю. Какой странный, я бы сказал, экстрасенс…

— В каком смысле — впечатления? — спросил я его. — Боюсь, у вас немного неверные сведения обо мне. Я никогда с ним не встречался. Может быть, вы перепутали? Моя фамилия Лапшин, а не Медведев.

— Я помню, — кивнул Шавкат, томно улыбаясь. — Но меня действительно интересует ваше мнение о Президенте. Согласитесь, моя просьба не заключает в себе ничего невозможного и, тем более, ничего криминального.

— Ну… — пожал я плечами.