— До свидания.

Черт возьми, уйду я отсюда когда-нибудь, или нет? Сколько же можно расшаркиваться?!

Когда мы с Костей вышли на улицу, там уже начал накрапывать дождь.

— Что с тобой? — спросил я. — У тебя такой вид, будто этот Шавкат признался, что он внебрачный сын Дудаева.

— С чего ты взял? — слишком безразлично спросил меня Костя. — Обычный вид, просто писать хочу.

Это вполне могло быть, но я хорошо знаю Сюткина.

— Костя! — сказал я ему. — Не надо так бездарно лгать. Если бы ты хотел писать, ты бы наплевал на Шавката и прямо спросил бы его: где тут у вас, мол… Я же вижу: ты будто хороший кадр чуешь. Только аппарат свой не расчехлил. Значит, не кадр. А что?

Он так резко остановился, что я чуть не сшиб его с ног — сила инерции не дала мне затормозить вовремя.

— Слушай, ты кончай это, — предупредил я его.

— Что? — смотрел он на меня с любопытством.

— Вот это! — уверенно говорил я, потихоньку теряя эту самую уверенность.

Что это он так на меня уставился?

— Гриша, — проникновенно проговорил он. — Что ты мне дашь, если я тебе предложу материал, о котором мечтает любой мало-мальски честолюбивый журналист?

— По морде, — пообещал я ему. — Немедленно прекрати издеваться. Голова у меня пока не болит, так что покалечить тебя я успею. Не томи, Костя. Что за материал?

Мои угрозы на него не произвели ни малейшего впечатления, да я и удивился бы, если бы произвели.

— Только дай мне слово, — сказал он.

— Еще что тебе дать? Надоел: «дай», «дай», «дай»!

Он как-то помялся, а потом полез в свою папку.

— Дай мне слово, — повторил он, — что не станешь разворачивать этот конверт, не станешь прямо здесь же, сейчас, требовать объяснений.

— Что за тайны?