Она уже почти спала, погрузившись в странное ничейное пространство между сном и явью – огонь в камине рисовал узоры на внутренней стороне век, – как вдруг ей привиделся четкий образ.

Альбом. Ярко-желтый альбом. На обложке и корешке никаких надписей.

Такого альбома у нее не было, и Хэл никак не могла вспомнить, откуда он взялся… И все-таки она его видела. Когда-то видела. Но где?

Хэл села, чувствуя затылком прохладный воздух комнаты, и надавила пальцами на закрытые глаза, стараясь наглядно представить, где видела этот альбом. Почему же подсознание не дает ей покоя?

Она было отчаялась и собиралась лечь обратно, объяснив дело уставшим воображением, но тут ее резко толкнуло воспоминание. Не картинка, а запах. Запах пыли, паутины, потертой кожи. Ощущение толстой липкой пластмассы на пальцах. И она поняла.

Первое утро в Трепассене. Застывший во времени кабинет, альбом на верхней полке, который она начала смотреть, но ее быстро прервали.

Фотографии. Может, они покажут то, чего ей не хватает? Может, Эдварда в молодости? А может, и маму?

А еще важнее фотографий – след в пыли. Ведь кто-то в Трепассене незадолго до ее визита был в этом кабинете и смотрел фотографии. Возможно, ностальгия, но из всех людей, которых встречала в своей жизни Хэл, Вестуэи меньше прочих подвержены ностальгии. Прошлое для них – не полное светлых воспоминаний обиталище, где они были счастливы, а минное поле, начиненное болью. Нет, если Абель, Эзра, Хардинг или кто-то еще и брал этот альбом, то по другой, весьма рациональной причине. И Хэл вдруг очень захотелось понять эту причину. Что-то есть в этом альбоме такое, что кому-то захотелось увидеть, или проверить, или убрать. Но что? А поскольку они с Эзрой рано утром уезжают, возможно, у нее больше не будет шанса это выяснить.

Хэл спустила ноги с кровати, опять надела пальто, чтобы защититься от ночного мороза, и натянула на босу ногу холодные ботинки. Затем открыла чердачную дверь и на цыпочках спустилась по лестнице.

На первой лестничной площадке Хэл остановилась, прислушалась, но никакого храпа не услышала. Если Эзра и спал – а он должен спать, поскольку вид у него был измочаленный настолько, что, казалось, он мог уснуть стоя, – то храп не числился в списках его прегрешений.

В темноте Хэл спустилась в коридор. Она не рискнула щелкнуть выключателем, но дом уже не был для нее незнакомым лабиринтом, как в то утро, и это не понадобилось. Слабый свет, падающий в окна коридора, позволил ей пройти мимо гостиной, библиотеки, бильярдной, кладовки, где хранилась обувь. Наконец Хэл открыла дверь, ведущую в другую часть дома, и слева увидела малую столовую, где на столе все еще стояли грязные тарелки. Зрелище заставило ее остановиться – миссис Уоррен вообще, что ли, мизинец не пошевелила после их отъезда? Но сейчас не до этого.