– Ты вовсе не так плох, как о себе думаешь, Билли.

– Правда?

– Я имею в виду социализацию, умение ладить с другими людьми.

– Вы тоже, комиссар.

У них получилось. Они добрались до улик, в том числе и против лидера. Билли с Гренсом переглянулись. В глазах того и другого мелькнула улыбка.

Девять дней спустя

Зал международного терминала дышал ожиданием. Притихшие люди теснились и толкались, но без злобы и раздражения. Поминутно косились на двери, бесшумно расходившиеся перед очередным пассажиром с тяжелыми сумками и усталыми глазами.

Объятия, радость, слезы – за последние полчаса Эверт Гренс насмотрелся этого вдоволь. Аэропорт – котел самых противоречивых эмоций. Как и все подобные места, перевалочные пункты для путешествующих.

Но вот появились они. За спинами пожилой пары, отчаянно боровшейся со своим неуклюжим багажом, и группой мужчин в одинаковых деловых костюмах. Пит Хоффман и Линнея. Он нес небольшую сумку, положив другую руку на хрупкое плечо девочки. Слегка подталкивая ее, помогая пробираться сквозь толпу прибывших и встречающих.

Гренс помахал им, насколько это было возможно в такой тесноте, и снова смешался с толпой. Теперь уже почти спокойный. А когда они приблизились, он присел на корточки, чтобы заглянуть в глаза более взрослые, чем это обычно бывает у семилетних девочек.

– Привет. Меня зовут Эверт, и я полицейский. Я друг Пита и хочу тебе помочь.

Она смотрела на него, слушала, но не реагировала. Бледная. Угасшая.

– Ну и поскольку я полицейский, то должен…

– Говори с ней по-английски. Она помнит всего несколько шведских слов.

Хоффман посмотрел на комиссара и снова повернулся к девочке:

– Right, Linnea? English?[14]

Та кивнула, хотя далеко не сразу и очень осторожно. И Гренс понял: вместе со шведским ушло еще кое-что. Прошлое – именно поэтому она и выглядела такой угасшей. Так ей тогда было нужно, чтобы выжить.

– Okey, Linnea. I’m police officer and I…[15]