– Они ненавидели собственную дочь за то, что та была лесбиянкой. Представляешь? Что же это за люди? Нет, может быть, раз в год они выписывают чек на благотворительность и не призывают лечить геев в психушках, но их просто выворачивало от того, что я рыдаю у них в доме, вспоминая божественное тело их дочери.

Лав делает глоток воды и говорит, что попросила их прекратить расследование: труп не привлечешь к ответственности – Бек мертва.

– Так они и сделают, и даже словом никому не обмолвятся: еще не хватало, чтобы пошли слухи, что их дочь-лесбиянку убила любовница.

– Гениально, – хвалю я.

Она кивает.

Подают пахлаву. Я отламываю кусочек и кормлю ее с рук.

– М-м-м, как вкусно!.. – Лав светится счастьем. – Ты бы видел их лица, Джо, когда я сказала, что хочу пройти наверх и в последний раз взглянуть на нашу постель.

– На нашу постель!..

– Ага. – Она смеется и открывает рот. Я закладываю ей еще кусочек и мечтаю поскорее заложить еще кое-что.

– Потрясающе!

– Их так перекосило – можно было не опасаться, что они пойдут проверять, чем я там занимаюсь. Я обошла все комнаты, нашла кружку, сунула в сумку, спустилась и предложила дать показания полиции.

Я чуть не подавился.

– Что?! Это было чересчур.

– Знаю. Они чуть с ума не сошли. Выпроводили меня через заднюю дверь и попросили поскорее забрать машину. Будто я к ним вообще не заходила.

– Великолепно, – хвалю я. – Есть лишь одна проблема.

– Какая?

– Когда начнут показывать «Щенки и ботинки»…

Лав закатывает глаза.

– Ты хочешь сказать, когда их зальют на «Нетфликс».

– Пусть так. Они тебя узнают.