— Шестьдесят?

— Заткнись, сын. Я еще могу с тобой потягаться на пари за эту прелестную девушку.

— Это что, побочное действие каких-нибудь лекарств, которыми напичкал вас врач? — поинтересовалась Калехла, весьма довольная комплиментом.

— А что он дал? Ничего. Взял только немного крови для своей дурацкой лаборатории и предложил мне какие-то пилюли, которые, я ему честно сказал, я спущу в унитаз. Это, наверно, были образцы, которые достались ему даром, а теперь он хочет содрать за них столько, чтобы воздвигнуть еще одно крыло к своему шикарному дому… Чао, ребятки.

Они оба наблюдали, как старик шагал через арку в гостиную, твердо ставя вперед ногу, перенося на нее вес, затем — следующий шаг, словно он пытался собрать все свои силы и чувствовал, что их у него не осталось.

— Как ты думаешь, с ним все в порядке? — спросил Эван, когда Уэйнграсс скрылся из глаз.

— Я думаю, он выбился из сил, — ответила Калехла. — Ты сам попробуй сделать то, что он сделал этим вечером — и неважно, шестьдесят ему или восемьдесят.

— Я буду время от времени поглядывать, как он там.

— Давай по очереди. Таким образом нам обоим будет спокойнее, да и медсестер не придется будить.

— Это надо понимать так, что они лишний раз не будут высовываться в окна?

— Вообще-то да, — признала Рашад.

— Хочешь еще выпить?

— Нет, спасибо…

— А я хочу, — Кендрик встал с дивана.

— Я еще этот стакан не допила.

— Что? — Эван повернулся как раз в тот момент, когда Калехла поднялась и встала перед ним.

— Мне не нужна выпивка… но мне нужен ты.

В последовавшем затем молчании Кендрик смотрел на нее, его глаза пытливо оглядели ее лицо и, наконец, остановились на ее глазах, заглянули в них.

— Это что, жалость? Ты хочешь проявить милосердие к запутавшемуся человеку, видя, как он мучается?

— От меня не ожидай жалости, я тебе уже говорила это. Я слишком уважаю тебя — и это я уже говорила тебе. А что касается запутавшегося человека, который мучается, то кто кого жалеет?