Она хорошо говорила – пастор, похожая на двенадцатилетнюю девочку. Оживить в словах человека, исчезнувшего в 1962 году, все равно что сварить суп из гвоздя. Но пастор сделала упор на то, что значил Раймо Коскела в жизни Бёрье Стрёма. Он и вправду сопровождал Бёрье всюду, как живой, в татуировках на теле, но и глубже, в душé. Потом, конечно, плавный переход к Отцу нашему Небесному, который с нами и здесь, и в вечной жизни.

Но в целом неплохо. Прах к праху. Интересно, что эта девочка сказала бы о Рагнхильд? Что та была замечательной медсестрой? Хорошо заботилась о пациентах и уважала их?

Рагнхильд разглядывала картину на алтаре работы принца Евгения[65]. Сёрмландский пейзаж с лиственным лесом, каких не найдешь в Норрботтене, – шведский образ вечного лета. «Даже рай мы должны представлять себе не иначе как в виде богатого уголка Средней Швеции», – подумала Рагнхильд.

Когда эту церковь только построили в начале ХХ века, пастор жаловался, что у них нет креста. В конце концов скульптору Кристиану Эрикссону поручили изготовить статуэтку с крестом, которую и разместили на алтаре. Эрикссон изобразил перед крестом коленопреклоненного саама со сложенными на груди руками, и такой вариант не устроил церковное начальство. Статуэтку переделывали несколько раз.

Саам все ниже и ниже склонялся перед крестом – так это понимала Рагнхильд. Разумеется, крест в последнюю очередь интересовал как церковное начальство, так и несчастного скульптора. Они прекрасно обошлись бы и без страдающего Бога, распятого за наши грехи. Но этот Бог вселял в простолюдинов надежду на лучшее и тем самым помогал держать их в узде. Для этого он и был нужен.

Нет, гулкие церковные своды с висящим в воздухе слабым запахом пыли никогда не привлекали Рагнхильд. Она не понимала тех, кто при виде всего этого якобы обретал в душе мир. Ее стихией был лес. Лес и горы.

И стоило ей только подумать об этом, как сверху опустился микроскопический паучок. «Откуда ты взялся? – спросила Рагнхильд, когда он сел на ее руку. – Как ты вообще здесь живешь?»

«Бог – это паук, – подумала она. – Не лев. Он сплетает тайную сеть добра и крепит ее к болевым точкам жизни». В этот момент Рагнхильд решила, что обязательно поговорит с Ребеккой. Расскажет ей о Вирпи. И тут же почувствовала то, что, наверное, могла бы назвать миром в душе.

«Мы все умрем, – подумала Рагнхильд. – Вся эта планета не более чем мыльный пузырь боли и страха». Паучок, как маленькая ракета, пробежал по ее руке. Рагнхильд коснулась спинки впереди стоящего кресла, чтобы он смог перескочить туда.