Зато ночные переезды под черным небом, исчерченным звездной картой, перекусы в придорожных забегаловках, грязные штаны и постоянно обтесанные коленки он помнил. Каждый запах, каждое прикосновение к траве, притоптанной сотнями пар ног на фестивалях, каждый бит чужих гитар, от которых замирало сердце, каждый слэм 23 и вздымающиеся руки к небесам, каждую руку, гордо показывающую два пальца, помнил. Каждая песня детства стала гимном. Каждую мелодию он мог наиграть по памяти. Фотографии с тех лет хранил в тетрадке, которую держал в ящике тумбочки.

Но все это прошло. Там, казалось, маленький Осборн жил. В его волосах застревали семена цветов, переносимые ветром, от его футболок пахло раскуренной травой, его глаза запомнили взрывы фейерверков после концертов, с его губ срывались восторженные крики.

Большой же Осборн иссяк. В нем, казалось, нет никакого наполнения.

Он долго молчал.

— Ты скучаешь по ним? — аккуратно спросила Грейс, придвинувшись.

Осборн вдохнул ее аромат. Мокрые волосы, соль, холод. Далекий холод, до которого не дотянуться.

— Я? Нет, я не хочу к ним. Просто приятно вспоминать все это… Весело было. Жалко что я был такой безмозглый.

— Ты был ребенком, милый.

— Самое неблагодарное время. Тебе и так и сяк, а тебе только с друзьями червяков бы повыкапывать в саду или попугать соседских кур. Больше ничего не надо.

— У тебя все еще будет. Не печалься. — Грейс положила руку ему на плечо.

— Я? Не, я не грустный, — просипел он и, не справившись, уронил голову на руки.

— Я же вижу. Расскажи, что случилось.

Осборн почесал виски. Пальцы длинные, с отслаивавшимися ногтями. Лицо сосредоточенное и грустное.

— Какая же ты прекрасная, Грейс. Ты даже не представляешь, насколько, — прошептал Осборн и глубоко вздохнул. — Ты все всегда видишь.

— Я очень хочу видеть тебя счастливым, — прошептала Грейс и обняла его одной рукой, аккуратно, чуть касаясь голой шеи.

— Я счастлив с тобой, — сказал он.

— Я знаю, милый. Но я хочу, чтобы ты был счастлив всегда. А сейчас ты грустный.

Осборн вздрогнул, но не сдвинулся с места. Посмотрел на Грейс растерянно.

— Я лучше покажу тебе, почему, чем буду говорить.

Осборн поднялся с кровати только после того, как оперся на плечо Грейс, но не прошел далеко. Зашатался, схватился за край комода и сел на одно колено. Перед глазами снова поплыло. В ушах далеко, словно из другого мира, слышалось, как квакали лягушки.