Он был на той стороне пруда, когда наконец убедился в том, что его не ослушались даже перед лицом гибели. Джексон следил за их тратами по карте на имя Джастина Блейка. Он знал о них больше, чем они могли представить.

Он ходил по улицам Ластвилля под личинами неизвестных прохожих. Он был мастер маскировки, обладал непримечательным лицом и мог спрятаться за париком или очками так, что даже вплотную к нему приблизившись, можно не узнать знакомых черт. Бывало, он гулял по кампусу и следил за ними, когда все еще учились. Он мог гулять с ними тогда по музею Ластвилля, когда приехала та самая выставка. Луис мог быть в одном зале, Джексон в другом. Джексон мог стоять к картине лицом, а к залу — спиной, и слиться с полотном. Джексон мог гулять по улицам Ластвилля и ненароком касаться плеча, мог оказаться случайным соседом в кафе или темной фигурой на последнем ряду лавочек в храме на проповеди. Джексон мог быть с ними каждый день, мог следить за ними по ночам, мог сидеть на лекциях, где часто встречались незнакомцы, а никто не знал, что это он. Грейс вспоминала, как часто вечерами, когда они с Осборном выбирались на улицу и сидели на лавочке у общежития, чувствовала на себе пристальный взгляд, но когда оборачивалась и смотрела в кусты за столиками для пикника, видела только тьму. Он и был их тьмой. Грейс чувствовала пристальный взгляд на улице, когда ветер касался ее шеи так, как касаются пальцы раскаленной в жаре кожи. Он мог быть их вездесущим кошмаром, который они сами пригласили в жизнь.

Когда Грейс поняла это, долго не могла выйти на улицу. В каждом прохожем тогда виделся ей Джексон. В каждом мимолетном касании человека в очереди или прилетевшем на голове осеннем листе ощущалось присутствие Джексона.

Грейс чувствовала, что сходила с ума.

Все завершилось в декабре, не просуществовало долго. Полицейские расследования, обыск в съемной квартире Луиса Френсиса, обнародование документов Джексона Брайта. Грейс несколько раз сидела на скамье подозреваемых, но каждый раз ускользала от правосудия. Джексон сидел напротив, в белоснежной рубашке, словно только крещеный, и шептал, не произнося ни звука: «Ты все сделала правильно».

Но Грейс хотелось закричать в ответ, что всю жизнь она, кажется, только ошибалась.

Грейс сидела в душном помещении суда и чувствовала, как болело плечо, не привыкшее к отдаче. Слышала, как в миг отяжелевшее тело падает в песок, соскребает коленками верхний мокрый слой и с гулким «плюх» падает. Лицо в воде, но пузырьков нет. Тело — кукла, набитая синтепоном. Падает легко, словно ничего не весит.