— Линь Фань, взгляни на меня!

Судья Ди наклонился вперед. Там неподвижно стояла госпожа Лян. Казалось, она сбросила бремя лет и на мгновение помолодела.

Линь Фань затрясся, как в ознобе. Он утер кровь с лица. Его погасшие зрачки расширились, губы затряслись, но ни один звук не сорвался с них.

Госпожа Лян медленно подняла руку и обвиняющим жестом показала на Линь Фаня.

— Ты убил, — начала она. — Ты убил своего… — неожиданно ее голос оборвался. Она склонила голову и, стиснув руки, неровным голосом повторила: — Ты убил своего…

Госпожа Лян покачала головой и, обратив заплаканное лицо к Линь Фаню, долго смотрела на него. Вдруг она покачнулась.

Линь Фань подскочил к ней, но стражник опередил его. Он схватил Линь Фаня и скрутил ему руки за спиной. Пока двое стражей оттаскивали его, госпожа Лян лишилась чувств.

Судья Ди опустил молоток на скамью и закрыл заседание.

Через десять дней после этого заседания пуянского суда первый министр Империи беседовал со своими гостями за дружеским обедом в главном зале столичного дворца.

Поздняя осень сменилась зимой. Трехстворчатые двери просторного зала были открыты, чтобы гости могли насладиться видом дворцового сада, где в лунном свете поблескивал лотосовый пруд. У стола стояли бронзовые жаровни, полные раскаленных углей.

Всем обедавшим было за шестьдесят, всех убелила сединами служба. Они сидели за резным столом черного дерева, заставленным редкими яствами в прекрасных фарфоровых блюдах. Прислуживали им двенадцать слуг, всем заправлял дворецкий, следивший, чтобы не пустели тяжелые золотые кубки.

На почетное место министр усадил главу императорского суда — грузного человека приятной наружности с большими седыми бакенбардами. С другой стороны от министра сидел глава Ведомства церемоний — худощавый человек, слегка сутулившийся, сказывалось ежедневное пребывание в Высочайшем Присутствии. Напротив него восседал седобородый великан с проницательным взглядом. Это был императорский цензор Гуан, которого боялись во всей Империи, зная его неподкупность и обостренное чувство справедливости.

Обед приближался к концу, гости не спеша допивали последнюю чашу вина. Деловые вопросы, которые министр собирался обсудить с друзьями, были оставлены, и теперь говорили на самые разные темы.

Перебирая тонкими пальцами серебристую бороду, министр обратился к императорскому судье:

— Скандал с буддийским храмом в Пуяне глубоко потряс Его Императорское Величество. Четыре дня подряд Его Святейшество молил перед троном за свою церковь, но все напрасно. Могу по строжайшему секрету сказать вам, что завтра при дворе будет объявлено об освобождении столичного настоятеля от обязанностей члена Императорского Совета. Одновременно будет указано, что всем буддийским организациям отныне подлежит уплачивать налоги. А это, друзья мои, означает, что буддийская клика перестанет вмешиваться в дела нашей страны!