Министр медленно покачал головой.
— Этому судье, — сказал он, — наверное, не больше сорока, впереди у него долгая служба. Он не раз еще сможет доказать свою способность и усердие. Если продвижение по службе приходит слишком поздно, оно вызывает досаду, а если слишком рано, то рождает непомерные амбиции. В интересах государственной службы обеих крайностей следует избегать.
— Полностью согласен, — добавил императорский судья. — Но с другой стороны, этот наместник может быть пожалован каким-нибудь знаком отличия со стороны официальных властей, скажем, для поощрения. Может, главный церемониймейстер подскажет нам, в какой форме это сделать?
Глава Ведомства церемоний отвечал:
— Поскольку Его Императорское Величество лично снизошел до внимания к делу с буддийским храмом, я почту за честь направить завтра прошение Трону о даровании наместнику Пуяна Ди императорской таблички. Надпись, конечно, будет сделана не Августейшей рукой, это будет копия соответствующей фразы, выгравированная на резной дощечке.
— Вот как раз то, — восхищенно воскликнул министр, — что нам нужно! Как тонки ваши суждения в подобных делах!
Главный церемониймейстер позволил себе не скрыть улыбки.
— Обряды и ритуалы, — заметил он, — удерживают в равновесии нашу сложную государственную машину. В течение многих лет я уравновешивал хвалу и хулу, признание и порицание с тем же тщанием, с каким ювелир взвешивает золото. Малейшее отклонение — и чаши весов разошлись бы!
На этом все встали и вышли из-за стола.
Первый министр провел гостей по широкой лестнице к лотосовому пруду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ