Решимость отомстить усмирила первоначальное неистовство и превратила его в котел кипящей злобы. В гневе Дикки проклял секундное замешательство, заставившее его предать себя и высказаться по совести, не думая, что может скрываться за вопросом.

Ярость внезапно сменилась холодной настороженностью — стюард внес поднос с кофе. Дикки словно с огромного расстояния наблюдал за тем, как чашки появляются перед гостями, и всякий раз поднимал глаза на лицо очередного из них. Почти все вызывали у него ненависть. Из женщин он еще кое-как мог терпеть миссис Алриг с ее одержимостью мнимыми болезнями. Среди мужчин разве что в двоих имелось что-то человеческое: в Мэтью Санкине, затюканном подкаблучнике из лондонских низов, для которого деньги стали скорее проклятьем, чем благословением, — он просто не знал, куда тратить такую прорву, — и в Джордже Й. Алриге, миллионере-морализаторе со Среднего Запада. Ограбить остальных при первом удобном случае было бы одно удовольствие — особенно сэра Эсдраса Леви, ходячую антирекламу своего во многом благородного народа.

Дикки равнодушно принял собственную чашку, вынимая правую руку из бокового кармана. Из вытащенных оттуда предметов один тут же скрылся под носовым платком, содержимое второго — портсигара — было предложено соседям.

Мисс Пероун поймала взгляд Дикки, но его лицо оставалось бесстрастным. Казалось, прошла вечность, прежде чем кто-то первый поднял чашку к губам. За ним последовали остальные. Дикки считал, механически помешивая свой кофе. Осталось еще трое… двое…

Последним выпил Мэтью Санкин, и он же единственный решился заметить:

— Вкус какой-то странный, как по мне.

— Хороший кофе, — возразила Одри Пероун, тоже попробовав.

Дикки Тремейн, следивший за ней, уловил в ее глазах выражение, которого не мог распознать. Кажется, взгляд предназначался ему, но он понятия не имел, что он означает. Завуалированная насмешка? Вызов? Триумфальный блеск? Или что? Такой странный, будто слепой…

Леди Леви вдруг приподнялась со стула, схватилась за голову и упала на стол.

— Обморок! — вскочил на ноги Мэтью Санкин. — Здесь чуток душно — я тоже заметил…

Дикки, не двигаясь с места, смотрел, как у самого Мэтью мутнеет взгляд. На лице отразилось почти комическое недоумение, рот раскрылся, и, не сказав больше ни слова, мужчина тоже повалился.

Остальные один за другим падали следом. Дикки сидел и наблюдал, чувствуя себя зрителем на спектакле. Все воспринималось как-то смутно — странность происходящего, долетавшие словно издалека голоса и звук бьющейся посуды, сброшенной со стола. Безучастный, наедине со своими мыслями, Дикки держал руку на пистолете, скрытом под платком. Алриг тряс его за плечо, бормоча снова и снова: «Отравлен! Кофе отравлен! Какой-то проклятый сукин сын!..» — пока наконец не рухнул на пол. В конце концов они остались наедине с Одри — девушка стояла у своего края стола, Тремейн сидел у своего, сжимая под столом пистолет.