– Уже поздно, – говорит Иэн Корнуэлл, когда я поднимаюсь на крыльцо. Он загораживает дверь, не собираясь меня впускать. – Я в прошлый раз сообщил вам все, что знаю.

Я киваю. Затем без предупреждения сильно бью его в живот. Он складывается по линии талии, словно там есть петли. Я вталкиваю его в дом и закрываю за собой дверь. Я точно рассчитал удар, чтобы временно перекрыть ему дыхание. Глаза Корнуэлла округлились от страха. Он кряхтит, силясь вдохнуть. Знаю, что мне должно быть паршиво от такой манеры общения, но, как я уже объяснял, насилие впрыскивает в меня адреналин. Было бы глупо врать и делать вид, что это не так.

Он валится на пол. Когда вам не продохнуть, это означает, вы получили удар в солнечное сплетение, вызвавший временную спазму диафрагмы. Такое состояние длится недолго. Я пододвигаю стул и сажусь рядом. Жду, пока к нему вернется способность дышать.

– Убирайтесь, – цедит сквозь зубы Корнуэлл.

– Полюбуйтесь.

Пьер-Эмманюэль помог мне сделать плохонькие отпечатки с двух негативов. Я бросаю отпечатки на пол. Он смотрит на них, потом в полном ужасе смотрит на меня.

– Негативы этих снимков были спрятаны внутри картины Вермеера, – говорю я.

– Я не понимаю.

– Эти девушки – жертвы из Хижины ужасов.

Его глаза вновь широко распахнуты. В них смесь страха и полного замешательства. До него не доходит. Пока не доходит.

– Какое отношение они имеют…

– Иэн, у меня нет времени на болтовню. Еще раз вас спрашиваю: что на самом деле произошло в ночь ограбления?

Он держится за живот и кое-как садится на пол. Завтра у него будет болеть живот. Я вижу, как его ум ищет выход, и у меня почти не остается сомнений: Иэн Корнуэлл знает больше, чем говорит. Я говорю «почти не остается сомнений» вместо «не остается», поскольку меня можно одурачить с той же легкостью, как и любого человека. Те, кто думает, что они не могут ошибаться, – первостатейные глупцы. Сверхуверенные – тоже первостатейные глупцы. И еще первостатейные глупцы не знают о том, что не знают.

Будь я сейчас склонен к предположениям, то сказал бы, что в данный момент профессор Иэн Корнуэлл тянет время, лихорадочно оценивая все свои возможности. Я показал ему два жутких снимка пятнадцатилетней девочки. Назовем ее Джейн Доу[33]. На обоих она – совершенно голая – лежит на животе, перевязанная колючей проволокой. Я сделал это, чтобы нагнать на него страху и заставить рассказать правду. Однако сейчас у меня появляются сомнения, не зашел ли я слишком далеко. Вдруг эти картинки не подтолкнули его к признанию, а вызвали ступор? Меня заботит направление, в каком сейчас работает его мозг. Я догадываюсь в каком. Допустим, он признается в чем-то, касающемся кражи картин. Но не потянется ли оттуда ниточка к немыслимым преступлениям в Хижине ужасов? Не кончится ли это обвинением его в пособничестве? До сих пор молчание его выручало. В конечном итоге молчание вынудило ФБР отстать от него. Молчание уберегло его от тюрьмы.