– Наверху – это в офисе сенатора?

Хэнсон ничего на это не ответил, но молчание было красноречивым.

– А бывает выше?

И тут до меня дошло. Предположение казалось безумным, но я не удержался от вопроса:

– Неужели… президент?

Хэнсон трудно сглотнул и снова пожал плечами:

– Я этого не говорил… Но самая большая шишка у нас он, разве нет?

Будь эти двое не полицейскими, а федеральными агентами, я бы схлопотал обвинение в государственной измене или в подстрекательстве к бунту, а как минимум упрек в дурости. Но эти двое знали правильный ответ. По крайней мере, его знал Хэнсон. На всякий случай я его озвучил.

– В нынешние времена, – сказал я, – рулят банковские воротилы и лоббисты. Как бы ни высоко сидел политик, он всего лишь шахматная фигура, которую двигают деньги. Это всех касается, даже шишек в Овальном кабинете.

– Цинично на жизнь смотришь, Хаммер, – упрекнул меня напарник Хэнсона.

Из-за угла выкатился мальчишка на скейтборде. Когда он проехал мимо нас, я спросил:

– И что же за работу я должен проделать, чтобы оправдать такой мощный прессинг?

– Почем я знаю? – Хэнсон пожал плечами. – Наше дело маленькое. Мы пешки. Ладно, пошли.

– Куда?

– К сенатору.

Лакированные стенные панели, удобная мягкая мебель, восточный ковер – и вся эта роскошь, достойная уэстчестерского особняка, в президентском номере отеля «Сент-Мориц» на Сентрал-Парк-Саут.

Да и в кресле, которое с легкостью сошло бы за королевский трон, восседала не августейшая особа, а всего лишь человек, вот уже третий срок занимавший пост сенатора США. Хью Бойлан, дородный, бледный, выглядел здесь столь же неуместно, сколь и я. Плохо отглаженный бежевый костюм из крепа и небрежно завязанный галстук в красную и белую полоску отменно сочетались с истосковавшейся по стрижке шевелюрой. Густые черные брови – ни дать ни взять косые восклицательные знаки – мужественно контрастировали с пухлым чувственным ртом.

Этот джентльмен со взглядом лепрекона позаботился о том, чтобы нам с Хэнсоном принесли пива. И не в стаканах, а непременно в бутылках – тонкий жест своего в доску парня. Бутылки были поставлены не на подложки, а на низкий журнальный столик между нами, куда я уже бросил шляпу. Я устроился на диванчике с такими тугими выпуклостями, что им бы позавидовала дорогая девушка по вызову.

Сенатор наклонился вперед; его голубые глаза, полускрытые тяжелыми веками, были сплошь в красных прожилках. Он сделал приветственный жест толстопалой кистью – мягкой, но уж никак не холеной. Когда-то Бойлан работал грузчиком в порту. Очень давно.