Ивату окружали холмы, напоминавшие зеленые пирамиды. Прорезавшая их река казалась в свете луны серебряной лентой.
Ивата выбрался из машины, взяв с собой сумку. Он долго шел вдоль реки, пока не добрался до старой знакомой рощи. Протиснувшись сквозь паутину ветвей, он выбрался на то самое поле, которое искал. Оно сильно изменилось. Там не было ни высоких ворот, ни стен, ни часовни. Ивата понял, что от приюта Сакудза остались лишь фрагменты фундамента, поросшие травой. Меж разбросанных кирпичей росли колокольчики. Приют Сакудза исчез, как и многое другое.
Ивата пересек поле и углубился в частый лес. Он искал звук — звук из его снов. Солнце пробивалось через лиственный покров. Чирикали птицы, и слышалось ласковое жужжание насекомых. Ивата шел вдоль скалистой стены, пытаясь вызвать в памяти приметы каменистого пути. Форма камней, густой запах листьев, звук воды — все это пробуждало в его памяти старые образы, тем не менее Ивата никак не мог четко представить их, хотя знал, что они еще живы.
А затем он нашел камень. Он живо вспомнил, как Кеи вскарабкался на него и начал вещать, пародируя Иесуги. Он увидел дерево, к которому сам прислонился тогда в приступе хохота. Он закрыл глаза и услышал слова Кеи.
«Никогда не бойся медведя», — прошептал его друг.
Ивата попытался вспомнить свою жизнь до приюта, но это были несвязные обрывки. Вот мать брызгает на себя духами. Вот она оставляет его на автовокзале. Первый раз, когда он проехался на метро в Токио. Этот образ был особенно ярким. Он любил старую линию Яманотэ, идущую высоко над городом. Поезда метро проносились прямо мимо окон спален. И улицы превращались в декорации; одновременно расплывчатые и резкие, с привкусом детской грусти. Ивата часто представлял себе жизнь, которой он не знал и которой не жил. Однако Токио никогда не был для него домом. Ни тогда, ни сейчас. Ивата посмотрел на окружавший его лес. Если у него и был дом, то именно здесь.
Горный хребет сузился, и, чтобы не упасть, Ива-те приходилось постоянно хвататься за ветки деревьев. Солнце чертило белые полосы на золотисто-буром травянистом ковре где-то внизу. А затем он услышал звук. Водоворота. Плеск разбивающейся в пыль воды, сквозь который прорывался странный шепот.
Ивата пошел на звук, чувствуя, как воздух вокруг него становится холоднее. Оконечность хребта сужалась, и удержаться на нем удавалось с большим трудом. Ивата добрался до самого конца — до заброшенного и заснеженного утеса. Он глубоко вдохнул и посмотрел вниз.
Прямо на него уставился глаз водоворота, моргающий серебром в бесконечном вращении.